Андрей Воронин - Могила тамплиера

– Разрешите присесть? – спросил у него над ухом приятный женский голос.

Дубов вынырнул из задумчивости, поднял глаза и невольно привстал со стула. Стоявшая рядом с его столиком женщина была очень привлекательной шатенкой с очень-очень хорошей фигурой – не худой и не толстой, а, что называется, в самый раз – ладной, стройной и в то же время крепкой. Глаза у нее были голубовато-серые, губы полные и прекрасно очерченные, а зубы – прямо-таки белоснежные и очень ровные. Словом, приглядевшись получше, Дубов понял, что женщина не просто привлекательна, а чертовски, сногсшибательно красива. И просит разрешения присесть за его столик? Ему это не послышалось? Да нет как будто. Ну, значит, здравствуй, ночная столичная жизнь! Так вот ты, значит, какая, добрая фея...

– Разумеется, прошу вас, – сам собой, без участия парализованного головного мозга, выговорил рот Алексея Дубова.

Одним плавным движением опустившись на стул и спрятав под стол свои умопомрачительной красоты ноги, прекрасная незнакомка щелкнула замочком сумки и вынула сигарету. Она почему-то замешкалась, держа сигарету на весу и опустив длинные ресницы; до Дубова с некоторым опозданием дошло, чего, собственно, она ждет, и он, бормоча извинения, поспешно щелкнул зажигалкой.

Незнакомка кивнула в знак благодарности и, откинувшись на спинку стула, глубоко затянулась сигаретой. Сигарета у нее была длинная и тонкая, ладонь узкая, ногти – тоже длинные, миндалевидные, любовно отполированные и покрытые блестящим прозрачным лаком. Обманчиво простое, плотно обтягивающее трикотажное платье выгодно подчеркивало грудь, которая при тонкой талии была полной, высокой; у Дубова пересохло во рту, когда он заметил бугорки сосков. "Силикон? – лихорадочным зигзагом пронеслась в голове шальная, несвоевременная мысль. – Черт, да какая разница?! Говори что-нибудь, болван! Что угодно, только не молчи. Тогда, быть может, у тебя появится шанс проверить, силикон это или, может, что-нибудь другое..."

Но в голове, как на грех, крутилась одна-единственная, да и то достаточно идиотская фраза: "Может, выпьем за знакомство?" Журналист понимал, что выглядит до крайности глупо и своим молчанием прямо на корню губит все дело, однако заставить себя открыть рот и заговорить все равно не мог. Тут ему пришла в голову спасительная мысль: ба, да это ж, наверное, профессионалка! Обычная шлюха, и притом не первой молодости. Пик карьеры позади, вот она и подбирает за более молодыми коллегами крошки, подклеивая одиноких мужиков по второразрядным кафе и барам...

Мысленно унизив незнакомку, поставив ее на колени (за углом коридора, у двери в мужской туалет, на грязном кафеле, жарко дышащим, густо накрашенным ртом к расстегнутой ширинке), Дубов немного успокоился. Увы, спокойствия его хватило ненадолго: подняв глаза и взглянув незнакомке в лицо, чтобы проверить свое предположение, он понял: да черта с два, никакая это не проститутка. Во-первых, проститутки так не выглядят даже в кино, а во-вторых, елки-палки, их не надо занимать разговорами: атакуя потенциального клиента, они заговаривают первыми и трещат без остановки, стараясь привлечь внимание к своим сомнительным прелестям. А эта сидит молча, смотрит с каким-то веселым любопытством и улыбается – не открыто, а так, едва заметно, самыми кончиками губ, немного насмешливо, но ни в коем случае не зло, а, наоборот, тепло и как будто даже выжидательно. "Жутко красивая женщина, – подумал Дубов. – Кого это она мне напоминает? Актрису какую-то, что ли?"

– Выпьете что-нибудь? – понимая, что и дальше молчать и пялиться на незнакомую женщину просто невозможно, и отчаявшись придумать что-либо хоть чуточку более умное, спросил он.

– С удовольствием. – Теперь ее улыбка расцвела, раскрылась, как цветок. – Затем, собственно, и пришла. А вы что же, совсем меня не узнаете?

– Ам-мня, – произнес Дубов.

Это был не самый интеллектуальный и содержательный ответ, однако на большее Леха в данный момент оказался попросту не способен.

С отвращением отшвырнув в дальний угол дивана ворох смятой газетной бумаги, Глеб встал и, нашаривая в кармане сигареты, вышел в лоджию. Через открытое окно кухни падал яркий свет; оттуда тянуло вкусными запахами, слышалось бормотание включенного телевизора, негромко звякала посуда: Ирина готовила поздний ужин, и можно было ожидать, что скоро его позовут за стол. Сиверов закурил и, облокотившись о перила, стал смотреть в неровно простроченную цепочками и пятнами электрических огней темноту. Тепло светились разноцветные прямоугольники окон в доме напротив, асфальт перед подъездами был залит ровным, голубовато-зеленым светом ртутных фонарей; мокрая после недавнего дождика проезжая часть улицы, как зернистое темное зеркало, отражала розоватое сияние мощных, установленных на чугунных опорах светильников и летящие белые огни фар проносившихся автомобилей. Вдали над крышами высотных домов вспыхивали и переливались разноцветные сполохи рекламы; по черному бархату ночи медленно проползла цепочка светлячков – по метромосту прошел поезд.

Глеб курил, стараясь не думать о деле. Газеты разные, фамилии авторов разные, а стиль-то одинаковый! И тема везде одна и та же – энклапион, и в связи с этим старый как мир вопрос: куда все-таки храмовники, эти крестоносные бандиты, подевали чашу Святого Грааля? На первый взгляд может показаться, что это едва ли не самая главная тема из тех, что волнуют сегодня широкую общественность. Как будто добрая половина московских репортеров, начитавшись Дэна Брауна и его многочисленных подражателей, в одночасье помешалась на Святом Граале и ни о чем другом говорить, писать и думать просто не может. Некоторые газеты – солидные, уважаемые! – не то чтобы прямо утверждают, но прозрачно намекают, что магистр ордена тамплиеров вместе с выбитой на древнем энклапионе шифровкой оказался в наших краях неспроста. Дескать, спрятаться от короля Филиппа Красивого он мог где угодно и нечего ему было бежать в такую даль, да еще и с энклапионом на шее. Короче, если энклапион – это что-то вроде карты, то почему бы не предположить, что именно она и привела магистра в Псков? Может быть, он умер, так и не добравшись до цели, а может, потому и прожил на одном месте до самой своей смерти, что идти ему никуда уже не требовалось. Может, он все-таки нашел, что искал? А наши обормоты, как всегда, не ведая, что творят, еще долго после его смерти пользовались священным сосудом как обыкновенной кружкой – пили из нее мед с брагой или просто воду, держали на грязной полке или в каком-нибудь ларе с приданым, а то и просто выкинули на помойку – с них станется, на то и славяне. И теперь лежит эта легендарная чаша, которой касалась рука самого Христа, где-нибудь под трехметровым слоем каменистой псковской землицы (по этому случаю предлагается срыть город Псков к чертовой матери до основания и превратить в один огромный археологический раскоп, ведь дело того стоит), а то и пылится в витрине захолустного краеведческого музея. Или, того хлеще, школьного. А? Каково?