Андрей Воронин - Могила тамплиера

Зато теперь!..

Дубов представил, как это может получиться теперь, и от накатившего возбуждения с ним едва-едва не случилась та самая липкая неприятность, о которой он только что подумал.

Но только как же ее все-таки зовут?

– Лена, – неожиданно ответив на его невысказанный вопрос, представилась женщина. – Лена Егорова. Эх ты, Лешка-картошка!

– Ах, Лена! – радостно, на все кафе заорал Дубов. – Господи! Лена! Леночка, да как же я тебя не узнал?! Боже мой! Сколько лет, сколько зим! Вот же идиот! Да как же я мог забыть?!

Издавая эти бессвязные вопли, он старательно перебирал в памяти имена и лица. "А" класс, сборище сынков и дочек школьных учителей и партийных боссов городского и районного калибра, он помнил едва ли наполовину, и никакой Лены Егоровой среди тех, кого он помнил, хоть убей, не было. Но в данный момент это не имело никакого значения: во-первых, помнил он, как выяснилось, далеко не всех, а только тех, кто по окончании школы остался в родном городе и время от времени попадался ему на глаза. А во-вторых, тему "помню – не помню" уже пора было закрывать. Что, спрашивается, он должен был сказать этой крепкой, как наливное яблочко, и соблазнительной, как смертный грех, телке, которая сама буквально вешалась ему на шею? "Отвяньте, дама, я вас впервые вижу"? Ага, щас, только галоши надену.

Излив восторги, Дубов налил себе еще стопочку и выпил – исключительно в лечебных целях, для успокоения расходившихся нервов. При этом обнаружилось, что водка вся вышла (а что такое, если разобраться, сто пятьдесят граммов?), и Леха, поймав пробегавшую мимо официантку, заказал еще, а заодно поинтересовался, когда же, наконец, даме (Лене Егоровой, напомнил он себе) принесут заказанное вино.

– Дубов, Дубов, – сказала Лена, когда отпущенная на волю официантка с недовольной миной уплыла куда-то за кулисы, – эх ты, Дубов... Ты же все равно меня не помнишь.

Журналист с огорчением отметил про себя, что она вовсе не такая дура, как ему хотелось бы.

– Ну ладно, – покаянно понурившись, сказал он. – Ну, прости. Не помню! Ума не приложу, как я мог забыть такую сногсшибательную женщину!

– Это как раз объясняется очень просто, – оставив прежний, слегка занозистый тон, тепло, совсем по-домашнему сказала Лена. – Во-первых, я тогда была никакая не женщина и уж никак не сногсшибательная... Гадкий утенок, вот кем я была. Знаешь, я из тех женщин, которым годы идут на пользу...

– Я рад, – непроизвольно вырвалось у Дубова. – В смысле, да, ты права.

– Спасибо. И потом, на всю жизнь запоминаются обычно те, с кем ты вырос, с кем познакомился еще в детском саду и вместе пошел в первый класс. А я приехала в Псков в восьмом...

Дубову показалось, что он что-то такое припоминает, но он не был до конца уверен.

– Отец у меня был военный, – продолжала Лена, – литовец из Шяуляя...

– Вот не думал, что Егоров – литовская фамилия, – не к месту сострил журналист.

– Я взяла фамилию матери. Этот подонок нас бросил.

– Извини, – сказал Дубов и за неимением водки все-таки хлебнул пива.

"Пиво поверх водки – это я зря, – с запоздалым раскаяньем подумал Леха, одним мощным глотком приканчивая бокал. – Не подумавши я это".

– Не за что извиняться, – сказала Лена.

Теперь Дубов понял, откуда у нее этот непривычный, но милый акцент.

Тут наконец принесли заказанную им свинину по-домашнему, а также новую порцию водки (Дубов слегка удивился, обнаружив, что заказал, оказывается, целых пол-литра) и вино для Лены. Он налил себе и ей, чиркнул зажигалкой, заметив наконец, что она уже какое-то время помахивает в воздухе незажженной сигаретой, с удовольствием выпил и стал есть. Нравится тебе смотреть, как мужик жрет, – смотри на здоровье. Главное, не мешай, не отвлекай от процесса. Потому что жратва – это топливо, без которого ни один моторчик на свете работать не станет. В том числе и тот, который тебя в данный момент интересует... Надеюсь, что интересует, иначе к чему весь этот треп?

– Ешь, ешь, не отвлекайся, – вторя его мыслям, сказала Лена и затянулась сигаретой. – Голодный мужчина – не мужчина.

Это прозвучало достаточно прозрачно и зазывно, но в Дубове не к месту и не ко времени взыграл дух противоречия.

– Вторую мировую войну, – сказал он, жуя, – выиграли мужчины, которые постоянно недоедали.

Лена пригубила вино.

– Те, с кем они воевали, тоже далеко не всегда были сыты, – сказала она. – А ты что же, собрался с кем-то воевать?

Дубов неопределенно покрутил перед собой вилкой с насаженным на нее куском мяса. Воевать? А что, почему бы и нет? "Я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе", – вспомнилось ему.

Он прожевал кусок, как водой, запил его водкой и ответил:

– Допустим. А тебе не хочется сразиться?

– О, – сказала она со своим нежным прибалтийским акцентом, – я бы на твоем месте хорошенько подумала, прежде чем бросать вызов. Имей в виду, я – опасный противник.

– Ой, – жуя и запивая, сказал Дубов. – Ой-ой-ой. Хотелось бы на это посмотреть.

Лена сломала и погасила в пепельнице длинный окурок и сейчас же закурила снова.

– Доедай, – внезапно изменившимся, низким и хрипловатым голосом сказала она, – и пойдем. Посмотреть, да? Хорошо, ты на это посмотришь.

– Ой-ой-ой, – торопливо сгребая вилкой остатки еды, повторил Дубов. – Смотри, красивая, как бы тебе самой не пришлось ойкать.

– Обожаю ойкать, – сообщила Лена. – А еще громко стонать и вскрикивать. У тебя хорошая звукоизоляция?

– Великолепная, – сказал Дубов.

Это была очередная ложь, но какое это сейчас имело значение? Ноги, думал он, поспешно допивая водку. И еще грудь. А еще... Вот уж действительно ой-ой-ой...

– Поехали, – решительно сказала Лена, когда он наконец расплатился.

– Пошли, – поправил журналист, вставая и тяжело опираясь о спинку стула. – Тут всего полтора квартала, ни одна сволочь не повезет... Ты дойдешь?

– А ты?

– О-го-го! – воинственно воскликнул Алексей Дубов и смело устремился навстречу своей незавидной судьбе.

С пьяной галантностью открыв перед гостьей дверь подъезда, он обернулся – просто так, без всякой видимой причины, чисто автоматически. По асфальту подъездной дорожки шагал какой-то длинноволосый блондин, неся в левой руке одетую в пластиковый чехол гитару.

– Удачи, менестрель! – крикнул ему переполненный положительными эмоциями Дубов и отсалютовал зажатой в кулаке бутылкой шампанского. Другая бутылка лежала за пазухой, тяжело оттягивая рубашку.

"Менестрель" прошел мимо, даже не обернувшись, и вскоре окончательно растворился в темноте обсаженного старыми липами ночного двора.

– Скорей, – обдав жарким дыханием, шепнула Лена.

Ее рука скользнула к его джинсам, и Дубов, окончательно забыв обо всем на свете, нетерпеливо увлек ее в полумрак подъезда.