Андрей Молчанов - Побег обреченных

– С точки зрения атеиста, ты хочешь сказать… Да, я лишен такой слепой точки зрения! Ах, какая потеря, да?! – Градов засмеялся. – Скажи мне еще о познании истины через страдания плоти, вспомни о несправедливости, о тяжести труда, страхе смерти… И все это – с гордостью проживающего жизнь в неведении относительно своего посмертия, но пыжащегося в потугах показного мужества.

– Кто еще пыжится, – заметил Ракитин. – И кому бы рассуждать. Ты даже не знаешь, что такое вкус вина, поцелуй женщины, утоление жажды…

– Почему же?

– Потому что все это ты оценивал логикой. Ты все видел и чувствовал через пленку, и с каждым годом она становилась все толще и толще. Может, и были у тебя какие-то первые – свежие, дурманящие впечатления, но они быстро исчезли, да и память того, демонического мира давила на все твои мысли и чувства.

– К богу меня приблизила не логика, – сказал Градов. – А именно чувство. И оно осталось таким же. Это раз. А если о необычности и свежести впечатлений… знаешь ли ты, что испытывает цветок в росе – накануне прелестного летнего дня, бабочки… А? Ну поменяйся с ним ролями. Он твое не ведает, ты – его… Не надо меня наивно агитировать за род человеческий. Я никогда не гнушался людьми и не презирал их, а жалел и жалею – нарождающихся и гибнущих. Но жалею не за краткую жизнь, а за трагедию, которая заключена в каждом. Смена поколений схожа со сменой времен года, а мумии подобны блеклым цветам, забытым в книгах. Однако бренность, о которой ты способен размышлять отстра-ненно и мельком, ибо противно это природе твоей, эта бренность отравила все мои мысли. Но главное иное: начав жизнь с чистого листа, я могу впасть в грех и снова сорваться в ад, но уже не существом его, а грешником…

– И что? – спросил Ракитин. – Ведь ты же веришь в тот замысел творца, по которому стремящимся будет определена дорога ввысь, в свет сотворчества новых миров и вселенных… И что ад в сравнении с этим?

– Да, верю, – сказал Градов тихо.

– Красота… – Александр обвел глазами высокое аметистовое небо в робкой россыпи звезд, спокойные голубые снега в скальных распадках, льдистые ребра вершин, скупо и остро высвеченные закатом.

– А если пилот все-таки не захочет сесть… приземлиться то есть? – проронил Градов глухо.

– Очень и очень вероятно, – сказал Александр.

– У тебя опять какая-то гнусная физиономия… Наверняка задумал аферу… Надеюсь, в голове твоей не бродят пошлые идеи насчет захвата воздушного судна?

– Да нет, есть и другой трюк, – нехотя произнес Александр. – Но о подробностях – замнем, иначе начнешь ныть, ну тебя…

– Чувствую, плохо вы кончите, господин авантюрист…

– А ты видел того, кто кончил хорошо? В итоге? Слушай дальше. И запоминай. Во-первых, готовим веревку и карабины. Во-вторых, в комнате Рудика висит на стене бинокль. Он пригодится. В-третьих, в нужный момент загороди от меня пилота, встань у него за спиной…

– В какой такой нужный? – с подозрением вопросил Градов.

– А вот когда в поднебесье получишь от меня в качестве сигнала коленом под зад, тогда, считай, наступил момент.

– Неостроумно и вульгарно, – сказал Градов. – В твоем стиле.

– Хорошо, я поглажу тебя по головке, – отозвался Ракитин.

Тут дверь, ведущая в комнату, шумно распахнулась, и на пороге появился раскрасневшийся Рудольф Ахун-дович, объявив:

– Амэриканец приходит, гулят едэм!

– Куда? – оторопело спросил Градов.

– Дом у минэ в гора километр пятнадцат! Дача от комбинат. Для гостей. Шампанский там ящик! Природа там!

– А не поздно? – усомнился Александр.

– Гулят никогда не поздно!

Ракитин подмигнул Градову:

– Давай-ка мы сегодня там и заночуем, а?

– Деликатная мысль…

– Тогда – собирай вещи…

Через полчаса «уазик» уносил их в горы.

Домик оказался уютным, с многочисленными спальнями; подвал его ломился от всевозможных винных и консервных изделий, но продолжить в его стенах веселье не удалось, силы гостей быстро иссякли.

Астатти по приезде сразу же завалился спать, примеру его последовал Градов, а Ракитин, с трудом высидев часок в окружении непонятно о чем беседующих Рудольфа Ахундовича и Жанны, тоже в итоге ушел прикорнуть, сказав, что если хозяин имеет намерение вернуться назад, то компании ему он не составит.

– Поехали домой, Рудик! – встрепенулась артистка. – У меня завтра же концерт! Еще готовиться надо!

– Если ты думаешь, что здесь плохо…

– Здесь хорошо, но дома – лучше!

Уже сквозь сон Ракитин услышал шум отъезжающей от дачи машины.

Связавшись с Шурыгиным, Власов, повинуясь накопившейся усталости и раздражению, с места в карьер попытался убедить генерала в необходимости принятия по отношению к Ракитину и Градову категорически жестких мер.

– Еще чуть-чуть, и они расползутся, как клопы, по этим горам! – говорил он. – Ищи-свищи! Медлить нельзя! Здесь не Казахстан, тут у нас пока еще надежные базы, люди… Надо их брать и колоть! Только разрешите!

Сидевший напротив него майор Дронь поощрительно качал головой, поддерживая мнение старшего товарища из столицы.

– А как там… наш гость? – спросил Шурыгин, подразумевая Астатти.

– Он с ними, вошел в контакт…

– Как вам удалось?

– Работаем, товарищ генерал…

– А Дипломат?

– Ждет выхода на связь. Мне очень трудно его контролировать, кстати…

– Ну, Коля, ты уж там…

– Я-то «уж»! В общем, как с санкцией?

– Ну… смотри по обстановке… Семь раз отмерь, как говорится…

– Пока мы мерить будем, все, что можно, отрежут! Я жду приказа, товарищ генерал!

– Это и есть приказ…

– Все понятно! – вздохнул Власов с досадой, вслушиваясь в дробящуюся череду гудков.

Майор Дронь понятливо хмыкнул.

– Начальство ни «тпру», ни «ну», а кнутом поигрывает?

– Как водится…

– Ну, а мы чего?

– Готовь группу, майор. Будем сегодня всю компанию брать. Как с местной милицией, договоримся?

– А вот с местной милицией – плохо, – сказал Дронь. – Она вся у этого Рудольфа-Адольфа в кармане и на дотации… Аккуратно придется, диверсионными методами. Иначе напоремся на скандал.

– Тогда – ночью… Сегодня они снова гуляли? Спать крепко будут?

– Надеюсь.

– Не подкачай, майор. Давай готовиться. Одежку мне выдели подходящую, перчатки, сапоги десантные… Рации, оружие на всякий пожарный…

– Не вопрос.

– Ну и «ура», в атаку… Люди готовы?

– А они у нас всегда готовы. Мы ж тут на войне, Коля.

Переодевшись в тельняшку, пятнистый теплый бушлат и проверив личное оружие, Власов принял под команду пятерых офицеров – крепких, ушлых ребят, в свое время прошедших афганскую мясорубку, управляющихся с ножами и автоматами, как с зубочистками, и просто не мыслящих себя вне колющего, режущего и изрыгающего свинец железа.