Эрл Гарднер - Дело блондинки с подбитым глазом

— Господи, шеф! Три минуты и десять секунд, — сказала Делла. — Должно быть, что-то не в порядке.

Мейсон встряхнул головой, не отрывая взгляда от мусорной машины.

— Четыре минуты!

Мейсон не отвечал.

— Пять минут! — На этот раз в ее голосе прозвучали нотки паники.

— Это должно занять у него какое-то время, — ответил Мейсон. — Он должен подняться наверх, пройти по коридору и спуститься вниз.

— Пять минут и тридцать секунд!.. Уф!

Из служебных дверей вышел неторопливым шагом Ник Модэна, помахивая мусорным ведром. Мейсон завел двигатель и медленно подъехал к нему.

— Вы это хотели? — скептически спросил мусорщик.

Мейсон достал приготовленные пятьдесят долларов.

— Я хочу вот этот хлеб.

— Мадонна! — сказал Модэна, взяв деньги и глядя широко раскрытыми глазами на то, как Мейсон вынимает из мусорного ведра заплесневевшую буханку.

— Все прошло гладко? — спросил Мейсон.

— А почему должно было быть иначе? Мне открыли дверь. Я говорю, что выношу мусор. Он спросил, кто меня прислал. Я говорю: Сержант. Он говорит: хорошо… Что случилось?

Делла Стрит с ужасом втянула в себя воздух:

— Посмотри наверх, шеф.

— Заметил нас? — спросил Мейсон.

— Да.

На втором этаже с треском распахнулось окно и наружу высунулся мужчина.

— Эй, что там происходит? — закричал он во весь голос.

Мейсон весело помахал полицейскому.

— Забираем мусор, — беззаботно крикнул он агенту, бросая буханку на заднее сиденье машины и открывая дверцу у руля. — Садись, Делла.

Сверкая бедрами и кружевом нижней юбки, Делла скользнула в салон автомобиля.

Рискуя вывалиться наружу, полицейский высунулся из окна по пояс. Лицо у него было красным от ярости.

— Эй, вы там! Возвращайтесь немедленно, иначе вас…

Мейсон включил скорость и нажал на газ. Машина рванулась вперед плавным рывком. Мейсон обернулся к Делле с широкой улыбкой.

— Отлично получилось, — заявил он.

— Ты хотел сказать — ужасно.

— Почему?

— Агент тебя наверняка узнал. Записал номер машины. Он поймает Модэну и узнает, что ты ему заплатил…

— …за то, что он вынес мусор.

— Да, но ты выдал себя за полицейского. Агент был уверен, что мусорщика послал сержант Холкомб.

— Я сказал, что меня зовут Сержант.

— Это фальшивое имя.

— Закон не запрещает употребления фиктивных имен. Нельзя только выдавать себя за другого человека.

— Но ты украл вещественное доказательство.

— Я забрал буханку хлеба, которую полицейский добровольно отдал мусорщику.

Делла Стрит вздохнула с притворным отчаянием.

— Да, я начинаю верить, что ты и из этого вывернешься. Ты всегда умеешь от всего отбрехаться. Но это было исключительно нагло.

— Поэтому-то и так соблазнительно. Все явно, среди белого дня. Проверь-ка лучше, Делла, на месте ли дневник?

Делла Стрит повернулась, достала буханку, выковыряла мякиш и достала из середины скатанный в рулон блокнот, оправленный в мягкую кожу. Мейсон подарил ей веселый взгляд.

— Счастье повернулось к нам, Делла.

— Не говори «гоп»…

— Ох, нельзя требовать слишком многого. Судьба улыбается человеку только раз. Остальное зависит от него самого.

— А ты не боишься, что сержант Холкомб сделает то же, что и в прошлый раз? Арестует нас…

— Может быть и захочет. Но ему не удастся.

— Почему?

— Потому что мы не поедем в наш офис, — ответил Мейсон. — И вообще никуда, где нас смогут найти. Мы спрячемся где-нибудь и просмотрим дневник страницу за страницей, после чего вложим в конверт и пошлем на твой частный адрес. Прежде чем сержант его найдет, все будет кончено.

— Это будет для него чувствительная пощечина, — сказала Делла.

Мейсон улыбнулся:

— Перестань, Делла, а то я расплачусь.

Мейсон и Делла уселись в двух соседних креслах в холле маленького отеля, затерянного где-то на одной из боковых улочек, окружающих торговый центр города. Они объяснили портье, что ожидают знакомых и он больше не обращал на них внимания. Мейсон достал из кармана переплетенный в кожу блокнот и раскрыл на правом подлокотнике кресла. Делла наклонилась и они вместе принялись читать записки Милдред Дэнвил.

Дневник начинался пять лет назад с истории романтической любви, окрашенной розовым оптимизмом молоденькой девушки, которая бралась за перо в то время каждые два дня, чтобы перелить на бумагу душевное возбуждение. Мейсон мельком просматривал первые страницы и перелистывал дальше, несмотря на то, что Делла частенько соглашалась на это весьма неохотно, увлеченная тем или иным фрагментом.

Однако, вскоре наступили дни разочарований и сомнений, Милдред все чаще описывала события недели, а то и декады, всего одним, двумя, тремя предложениями. Затем наступил период беспокойства, страдания, отчаяния. В это время и познакомилась Милдред Дэнвил с Элен Бартслер. Теперь записи в дневнике снова стали длинными, потому что Милдред старалась верно ухватить рождающуюся душевную связь между нею и Элен, связь настолько странную, что она была почти невероятной.

Элен Бартслер только что стала вдовой и тяжело переживала потерю любимого мужа и то, что ее оттолкнул циничный свекр, считающий Элен авантюристкой, окрутившей его сына только ради денег. Милдред была уже в это время молодой женщиной, лишенной иллюзий и стоявшей на пороге материнства. Элен часто комментировала жестокие правила и установки, управляющие обществом. Если бы ребенок был у Элен, то она мог бы пройти по жизни с гордо поднятой головой, как потомок американского солдата, погибшего геройской смертью. А как ребенок Милдред, он будет всю жизнь нести на себе печать незаконнорожденного.

От этого был уже только один шаг к замене этими несчастными женщинами документов. Они были приблизительно одного возраста, не слишком-то отличались фигурами, ростом, внешностью. Достаточно было Милдред на консультации у известного гинеколога выдать себя за Элен Бартслер и предъявить с невинным лицом свидетельство о браке. Затем после родов, гинеколог, без каких-либо подозрений выдал свидетельство о рождении мужского потомка Элен Чистер Бартслер и ее покойного мужа Роберта Бартслера.

Вначале Милдред хотела отдать ребенка на усыновление, но после получения документа о рождении, это было не так срочно. В результате маленькие ручонки завладели сердцами двух одиноких, отчаявшихся женщин, которые откладывали момент отдачи мальчика на усыновление до тех пор, пока обе не поняли, что не смогут на это решиться никогда в жизни. В это время между ними начались трения и дружба, рожденная на основе общего несчастья, рухнула. Записи Милдред постепенно менялись в отношении Элен и, наконец, отчаявшаяся женщина записала в дневнике меткую и проницательную характеристику Элен Бартслер, как особы холодной, расчетливой, самолюбивой и мстительной, первоначальное великодушие которой было только частью низкого плана мести свекру, которого она ненавидела.