Эрл Гарднер - Дело о стройной тени

— И что же было дальше?

— Приехала полицейская машина и отвезла вас обоих в аэропорт.

— А что сделали вы?

— Я отвез женщину, которая была с вами, обратно в казино.

— Я оплатил вам поездку, не так ли?

— Так.

— Разве вы не помните, что я платил серебряными долларами? Я еще спросил, не возражаете ли вы против серебряных долларов, а вы ответили, что возражаете только против долговых расписок.

— Точно. Но это было, когда вы ехали и полицейскому участку. А когда я вез вас из аэропорта на вокзал, вы дали мне двадцатидолларовую купюру.

— Когда же вы узнали, что я дал вам именно эту купюру?

— На следующий день полиция попросила меня проверить выручку за предыдущий день, и точно — в ней оказалась эта двадцатидолларовая бумажка, та самая, которую они искали.

— Ее определили по номеру?

— Да.

— Но вы не посмотрели на номер купюры, которую я вам дал?

— Это должна быть она.

— Что вы имеете в виду?

— Это была двадцатидолларовая бумажка.

— Что в ней было особенного, почему вы могли ее запомнить?

— Я помню, что получил ее от вас.

— Но как вы отличаете ее от всех прочих двадцатидолларовых купюр?

— На следующее утро у меня была только одна.

— Вы хотите сказать, что я был единственным, кто в тот вечер дал вам двадцатидолларовую купюру?

— Вот именно.

— Подумайте хорошенько, может, еще кто-нибудь дал вам такую же бумажку?

— Нет. Она была одна.

— Теперь давайте уточним. Когда я расплатился с вами двадцатидолларовой купюрой, вы не обратили на нее особого внимания.

— Как бы не так! Это были двадцать долларов, и вы не взяли сдачу. Когда пассажир не берет сдачу с двадцати долларов, я такое не забываю.

— Я говорю не про это, — сказал Мейсон, — меня интересует другое: вы не посмотрели на номер купюры, когда я вам ее дал?

— Нет, на номер я не глядел, просто сунул в карман.

— Так откуда же вы знаете, что я дал вам именно эту купюру?

— Потому что на следующее утро, когда полиция попросила меня проверить, это была единственная двадцатидолларовая бумажка у меня в кармане.

— Второй раз, — сказал Мейсон, — я платил серебряными долларами.

— Ну да. Об этом никто не спорит. Вы поехали к полицейскому участку. Сначала в аэропорт, а потом передумали и сказали, чтобы я вез вас к участку. Дали мне серебряные доллары и велели подождать. Потом из участка вышла женщина, вот эта. — Свидетель указал на Карлотту Тейлман. — Она сначала подумала, что машина свободна. Вы посадили ее в машину и велели мне ехать быстрее. Полицейский подбежал и попытался остановить машину, но вы велели ехать.

— И что же вы сделали?

— Ехал, пока вы не велели остановиться у отеля, где были свободные места. Вы все прошли туда, а я отправился звонить в полицию.

— И в результате этого звонка к отелю подъехала полицейская машина?

— Наверно. Они забрали вас и сказали, что сами отвезут вас в аэропорт.

— Значит, двадцать долларов вы получили за первую нашу поездку?

— Я вам все время об этом твержу.

— И это были единственные двадцать долларов в вашем кармане на следующее утро?

— Ну да!

— А теперь хорошенько подумайте. Не тратили ли вы деньги вечером четвертого?

— Нет, — покачал головой Робертс.

— Вспомните как следует, — настаивал Мейсон.

— Я… я хорошо поужинал. Вечер оказался удачным, и я решил, что могу позволить себе хороший бифштекс. Заплатил, по-моему, десятидолларовой бумажкой.

— Что вы сделали, когда я уехал в аэропорт?

— Я стоял у отеля, там была эта дама, которую вы привезли от полицейского участка. Она хотела, чтобы я отвез ее в казино, и я отвез.

— Она заплатила?

— Конечно, у меня же такси.

— Как она вам заплатила?

— Деньгами, — сердито ответил шофер.

— Она дала вам нужную сумму, или вам пришлось давать ей сдачу?

— Она дала… Я не помню. Может, и всю сумму. Кажется, она дала долларовые бумажки. Не помню.

— Не могла ли она дать вам двадцатидолларовую банкноту?

— Я же сказал: у меня в кармане была только одна двадцатидолларовая бумажка. Я помню, что вы дали мне двадцать долларов, На следующее утро полиция попросила меня посмотреть по карманам, нет ли там двадцатидолларовых бумажек, и дать их номера. У меня оказалось двадцать долларов, я дал им номер, они попросили меня написать на банкноте мои инициалы, забрали ее и дали вместо нее две по десять.

— Если женщина из отеля, кстати, ее зовут миссис Карлотта Тейлман, дала вам двадцатидолларовую купюру, когда вы везли ее в казино, и вы дали ей сдачи, то вы могли заплатить этой купюрой за свой бифштекс, не так ли?

— Конечно, так. А если бы Рокфеллер подарил мне миллион долларов, я был бы миллионером.

В зале раздался смех.

— Это не повод для веселья, — постучал карандашом по столу судья Сеймур.

— Прошу Суд проявить снисхождение, — сказал Мейсон. — Я полагаю, с точки зрения этики адвокат не должен давать показания в качестве свидетеля по делу, а если будет вынужден, то не должен выступать перед присяжными. Я хотел бы избежать этого и пытаюсь прояснить ситуацию с помощью детального допроса.

— Продолжайте, мистер Мейсон, — кивнул судья Сеймур. — Суд понимает ваше положение.

— Я хотел бы получить ответ на свой вопрос, — сказал Мейсон. — Если ваша пассажирка дала вам двадцатидолларовую бумажку, могли ли вы заплатить ею за бифштекс?

— Нет, не думаю.

— Вы считаете, что это невозможно?

— Да, я считаю, что невозможно. Она не давала мне двадцатидолларовой бумажки. На следующее утро это были единственные двадцать долларов.

— Может, на следующее утро это и были единственные двадцать долларов, но вы ведь не можете поклясться, что не потратили двадцатидолларовую купюру, когда платили за бифштекс?

— Не думаю, что я это сделал.

— Вы можете поклясться?

— Поклясться не могу. Но думаю, что не тратил. Я в этом уверен.

— Это все, — объявил Мейсон.

— Если вы уверены, то можете поклясться, — вкрадчиво сказал Раскин, — не так ли, мистер Робертс?

— Вношу протест, — вмешался Мейсон. — Это наводящий вопрос.

— Вопрос действительно наводящий, — признал судья Сеймур.

— Но это же свидетель с нашей стороны, — возразил Раскин.

— Не имеет значения. Вы не должны вкладывать свои слова в его уста.

— Сформулирую вопрос по другому. Она дала вам двадцатидолларовую купюру, а вы ей — сдачу?

— Нет, не думаю.

— Вы уверены?

— Да, уверен.

— У меня все, — сказал Раскин.

— Вы можете поклясться, что не давала? — улыбнулся Мейсон.

— Ну хорошо! — крикнул свидетель. — Клянусь, что не давала!

— Только что вы сказали, что не можете поклясться. Вы передумали? Почему? Не потому ли, что так хочет прокурор?

— Протестую! — закричал Раскин. — Так нельзя вести допрос!