Эрл Гарднер - Дело очаровательной попрошайки

Мейсон вошел в контору.

Длинная стойка делила помещение пополам. С внутренней стороны находились коммутатор и стул. По другую сторону — стол, заваленный бумагами, старенький вращающийся стул и два простых кресла с прямыми спинками. Тут же — нечто вроде стеллажа с ячейками для почты, над которыми были написаны номера комнат.

На коммутаторе горела лампочка и что-то гудело — кто-то пытался прозвониться в пансионат.

Мейсон подошел к стойке.

Из двери, находившейся в дальней стороне помещения, торопливо вышла женщина средних лет. Едва взглянув на Мейсона, она поспешила к коммутатору и надела наушники:

— Алло… Санаторий «Гудвилл».

Послушав немного, она ответила:

— Его еще нет. Я предупредила секретаря. Он зайдет, как только вернется… Нет, я не могу сказать, когда он вернется… Да, он вам позвонит, доктор… Сразу же, как вернется. До свидания.

Она вытащила штекер и как-то неохотно повернулась к адвокату:

— А вам что нужно?

— У вас здесь находится Горас Шелби…

Женщина моментально как бы окаменела, глаза приобрели отчужденное выражение:

— Ну и что?

— Я хочу его видеть.

— Вы родственник?

— Я адвокат.

— Его?

— Его родственницы.

— Приемные часы окончились.

— Но мне крайне важно его видеть.

Она решительно покачала головой:

— Вы должны являться в определенное время.

— А когда именно?

— От двух до трех часов дня.

— Вы хотите сказать, что я не смогу видеть его до завтрашнего дня?

— Я не уверена, что и завтра вы его увидите. Вам надо сначала поговорить с доктором. У мистера Шелби состояние пока еще не из блестящих. Против его фамилии есть пометка «Посетителей не пускать»… Как вы себя назвали?

— Мейсон. Перри Мейсон.

— Я скажу доктору, что вы приходили.

— Какому доктору?

— Доктору Бекстеру. Тиллиману Бекстеру. Он директор санатория.

— Он врач?

— У него имеется лицензия на заведование санаторием. Это все, что мне известно. И я думаю, что вам не имеет смысла сюда возвращаться. Вряд ли Горас Шелби будет в состоянии принимать посетителей.

Она резко повернулась к нему спиной и скрылась за дверью, показывая, что разговор окончен.

Мейсон вышел во двор, быстро осмотрел место и пошел к своей машине.

Около нее стоял какой-то человек.

— Вы доктор, назначенный судом? — спросил он. Мейсон задумчиво посмотрел на человека.

— Какой доктор, какой суд?

— По делу Шелби.

— А что?

— Я хочу поговорить с вами.

— Могу ли я узнать, на какую тему?

— Вы не ответили на мой вопрос — вы доктор, назначенный судом?

— Нет. Я Перри Мейсон, адвокат. Так для чего же вам понадобился док…

Человек не стал дожидаться, пока он закончит фразу, бегом пустившись к машине, стоявшей недалеко от автомобиля Мейсона, нырнул в нее, сказал что-то водителю, и машина сорвалась с места.

Мейсон попытался разглядеть номер, но машина была уже слишком далеко, так что он смог разобрать только то, что она из Невады.

Мейсон притворился, будто возвращается в санаторий, на самом же деле обошел машину кругом, вынул из кармана ключ, сел за руль и рванул с места.

Однако машины с невадским номером не было видно: она, по всей вероятности, свернула на боковую улицу.

Адвокат проехал несколько кварталов, все еще надеясь разыскать таинственную машину, но она как сквозь землю провалилась.

Тогда он вернулся к себе в контору.

Делла сразу же сообщила ему что звонил доктор Олм. Он просил передать, что готов поговорить с адвокатом в любое время, как только тот вернется.

Мейсон кивнул.

— Герти закрыла контору и пошла домой. С ним говорила я сама. Вас соединить?

Она быстро набрала нужный номер.

— Доктора Олма, пожалуйста. С вами будет говорить мистер Мейсон. — Она кивнула адвокату.

Мейсон взял трубку:

— Алло! Перри Мейсон.

— Доктор Грантланд Олм. Мейсон, вы хотели со мной поговорить?

— Да. Как я понял, судья Пеллингер поручил вам побеседовать с Горасом Шелби и выяснить его физическое и психическое состояние.

— Правильно.

— Вы собираетесь скоро с ним повидаться?

— Я не могу увидеть его раньше завтрашнего утра. Но я предупредил дежурного, что буду в санатории в десять часов.

— Стоило ли предупреждать их о времени вашего приезда?

— Думаю, да. Потому что я предупредил, чтобы сегодня после восьми часов ему не давали никаких наркотических средств, чтобы мне подготовили описание всех лекарств, которые ему были выписаны, и что при осмотре в комнате не будет никого, кроме моей ассистентки.

Мейсон широко улыбнулся:

— Благодарю вас, доктор. Теперь мне ясно, почему суд назначил именно вас для проведения экспертизы… Я как раз намеревался спросить вас, будут ли приняты меры предосторожности для того, чтобы пациент был поставлен в совершенно объективные условия?

— Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Я даже могу добавить, что существуют определенные наркотические средства, которые при внутривенном вливании вызывают у больного сон. Но человек при этом теряет ориентацию и даже становится на некоторое время невменяемым. Особенно если он страдает атеросклерозом.

— Можно ли обнаружить, что эти наркотики применялись?

— И да, и нет. Если я заподозрю нечто подобное, я проверю кровь пациента, но и без этого не так трудно сказать, естественное ли это состояние или вызванное искусственно. Доказать труднее.

Мне известно все про вас и вашу репутацию, мистер Мейсон. Я слышал, что вы представляете племянницу Шелби, или ту молодую особу, которая считала себя его племянницей. Говорят, что она за ним преданно ухаживала и очень его любила. Могу по секрету добавить, что администрация санатория принялась спорить со мной, когда я запретил после восьми часов вводить мистеру Шелби какие-либо препараты. Якобы пациент беспокойный, легко раздражается, не спит по ночам, так что ему необходимо снотворное.

Тогда я спросил, какое именно снотворное они используют, и мы по этому поводу снова поспорили. Мне пришлось все же назначить одно совершенно невинное средство, которое не может оказать никакого вредного воздействия. Нет нужды говорить вам, что я намерен самым тщательным образом разобраться в этом деле. Так меня просил судья, хотя в этом предупреждении, собственно, не было нужды.

— Огромное спасибо, — сказал Мейсон. — Я как раз хотел выяснить, что у вас на уме.

— Мне думается, я теперь знаю, что у вас на уме, — посмеиваясь, заявил доктор Олм. — Не сомневайтесь, Мейсон, я буду совершенно объективен.

— Не знаю, как вас и благодарить. Искренне ценю ваше доброе отношение.

Адвокат повесил трубку и сказал Делле:

— Мне думается, можно запирать контору и отправляться по домам. Доктор Олм прекрасно знает, что делает. Он не новичок и в последствиях применения наркотиков отлично разбирается, и я не удивлюсь, если завтрашний день окажется решающим в нашем сражении. Что же касается санатория, то я не завидую тамошнему начальству.