Аркадий Адамов - Инспектор Лосев

Елизавета Михайловна снова кивает и впервые за всю беседу подает реплику:

– Даже жениться предлагали.

И тонко улыбается при этом.

А я горестно соображаю, сколько же человек со всех концов страны нам придется проверить. Ведь вполне возможно, что как раз кто-то из них и оставил те самые следы у березок. Да, открывается новое и весьма важное обстоятельство. Ради одного этого стоило прийти в этот дом и столько времени терпеливо выслушивать его хозяина. Но теперь, кажется, мне можно взять инициативу в свои руки.

– Скажите, Елизавета Михайловна, – обращаюсь я к молчаливой хозяйке. – Вера не рассказывала вам о каком-нибудь человеке, который за ней ухаживал и ей самой бы нравился?

– Ах, Виталий Павлович, Виталий Павлович, – вмешивается Меншутин и укоризненно качает головой. – Вот опять вы не туда сворачиваете. И все-то вам самоубийство мерещится. Ну, я же вам уже говорил: забудьте этот вариант. Во-первых, самоубийцы оставляют письма. А Верочкиного письма ведь вы не обнаружили, не так ли? Во-вторых, для самоубийства нужны веские причины. Вот. Таких у Верочки не было и быть не могло. А любовь нынче на самоубийство молодых людей не толкает. Не тот век. Не тургеневские, знаете, нравы. Цинизм кругом, практичность. То есть я хочу сказать – у некоторой части молодежи. Вот. А у большинства – многообразие интересов, работа в коллективе, дух соревнования, творчества. Ну какое тут может быть самоубийство, помилуйте?

– Я не настаиваю на этой версии, Станислав Христофорович, – говорю я. – Но ведь слишком необузданная любовь может привести и к убийству тоже.

– Современный Отелло? – со снисходительной усмешкой осведомляется Меншутин. – Чепуха, мой дорогой. Прошли тургеневские времена, прошли и шекспировские. Я вам уже сказал: в наш рациональный век молодежь уже на это не способна. А вернее, от всего этого излечилась. Правда, Лизонька? – обращается он к жене.

Та в ответ неопределенно пожимает плечами, а на бледном ее лице появляется такая же неопределенная улыбка.

– А все-таки, – не очень вежливо настаиваю я, обращаясь к ней, – говорила вам Вера что-нибудь на этот счет? Может быть, называла какое-нибудь имя?

– Нет, – качает своей пышной прической Елизавета Михайловна. – Она ничего мне не говорила. Она была сдержанной и воспитанной девушкой. И посторонним людям…

– Ну, Лизонька. Ну что ты!.. – Меншутин перебивает жену и даже наклоняется в ее сторону. – Вот уж никак не посторонние. Мы принимали в ней такое участие. Что ты скромничаешь?

– Да, конечно, – смешавшись, говорит Елизавета Михайловна, и в холодных глазах ее мелькает беспокойство. – Но Вера была такая… скованная. Чашку чая даже… как-то неловко… все порывалась быстрее…

– Да, да, – подхватывает Меншутин. – Она была очень застенчивой, бедная девочка.

– Но вы сказали, что ей даже предлагали жениться, – напоминаю я Елизавете Михайловне. – Кто же, вы не помните?

– Ах, не помню уже, – она устало проводит тонкой, почти прозрачной рукой по лбу.

– Не тот ли парень из Латвии? – пытается помочь ей Меншутин. – Помнишь, они заезжали к нам по пути в гостиницу? – и, обернувшись ко мне, поясняет. – Вера ехала дальше, в Моссовет, с бумагами, но одна оказалась мной не подписана. А я как раз обедать приехал.

– Нет, кажется, не он, – качает головой Елизавета Михайловна. – Кажется, тот был с Украины. А впрочем… Нет, не помню.

Она снова проводит рукой по лбу.

– Верно, верно, – подхватывает Меншутин. – С Украины. Как же его фамилия была? – он задумывается. – Сейчас, сейчас… В общем, это нетрудно будет установить.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Разрешите заехать к вам на работу, допустим, завтра?

Но про себя я решаю, что по поводу всех этих ухаживаний и возможных романов, пожалуй, лучше всего побеседовать с Любой и другими девушками в ее комнате. «И куда приятней», – тоже мысленно добавляю я.

– Приезжайте, – покровительственно говорит Меншутин. – Всегда рад.

Я благодарю, поднимаюсь из теплого, удобного кресла и начинаю прощаться.

На улице, шагая к метро, я продолжаю думать о новых, так неожиданно возникших осложнениях. Сколько же людей по всей стране нам предстоит разыскать? И как среди них найти того единственного, который был в тот вечер с Верой? А может быть, он и не среди этих людей?

Мне приятно пройтись. Морозно, тихо, ветра нет, падает легкий как пух снежок. Голова болит, во рту противный вкус от последней сигареты. И еще я здорово голоден.

Я не могу не думать о делах, когда все так неясно еще, все висит в воздухе, когда перед нами десятки дорог и тропинок, загадок и вопросов. Накопление тумана. А перед глазами у меня стоит Вера, две Веры – мертвая и живая, и кто-то должен ответить за эту несправедливую, противоестественную, ужасную смерть. Кто-то должен ответить. Этого требует не только чувство элементарной человеческой справедливости, не только служебный мой долг и не только закон, но и сознание, что только так можно рассчитывать не допустить в будущем ничего подобного. Неотвратимость наказания – великий тормоз в дурных, преступных побуждениях. Когда-нибудь исчезнут эти побуждения. Когда-нибудь… А пока что надо раскрыть вот это конкретное дело. И главное здесь сейчас – найти того человека. Кто может его знать, кроме самой Веры? Из тех людей, до которых мы можем сейчас добраться? Люда, Полина Ивановна отпадают, они не знают его. Кто еще? А еще Катя, школьная подруга. Ее надо непременно найти. Но как – вот вопрос. Что-то надо придумать. Может быть, эту Катю знает Верина сестра Нина? И когда Петя ее найдет… Нет, нельзя ждать. У Пети задача потрудней моей. И я могу найти Катю даже раньше и тогда, возможно, помогу Пете. Ведь Нина старше Веры всего года на два. Сестры могли учиться в одной школе. Наверняка даже. И Катя… Стоп, стоп. Что-то тут есть…

Я невольно замедляю шаг. Мне очень не хочется сейчас оказаться в метро. Я чувствую, этот переход от тишины и простора пустой, полутемной улицы к свету, шуму, суете метро меня собьет, уведет от чего-то интересного, что вертится у меня в голове. Кажется, можно найти Катю. Кажется, я нащупал к ней путь. Что ж, совсем неплохой план поиска постепенно выстраивается у меня в голове. Да, да, совсем неплохой. Значит, так…

К метро я подхожу с гудящей головой, но довольный.

Ну и денек предстоит мне завтра! Кроме новой поездки в министерство, а также в поликлинику, где лечилась Вера, придется осуществить еще и этот нелегкий поиск неведомой пока Кати. Неужели я завтра найду Катю?

Только бы мне сейчас уснуть побыстрее. Может быть, взять у мамы таблетку? Завтра предстоит трудный день, и надо выспаться.

Но назавтра меня ждет открытие, которое разом переворачивает все мои планы.