Билл Пронзини - Честнее смерти

Я все еще не мог посмотреть ей в глаза. Вместо этого я бессмысленно пялился на дымящуюся сигарету в своей руке.

— Нет, Люсиль. Мне не наплевать.

— Тогда помоги, — взмолилась она. — Ради Колли. Ради вашей дружбы!

Я долго молчал. А потом сказал:

— Хорошо, Люсиль. Попробую.

Она тут же встала, как всегда, с высоко поднятой головой. Видно было, что ее гнев прошел, словно его и не бывало. Остались только. красные круги вокруг глаз.

— Ты прости меня, Фил, — сказала она. — Я не должна была говорить с тобой в таком тоне.

— Ничего, — ответил я. — Ведь он был твоим мужем.

Во Дворце правосудия мне сказали, что инспектор Эберхардт отлучился куда-то по службе, но непременно вернется в течение часа. Тогда я перешел на другую сторону Брайейт-стрит, где в конце короткой аллеи я знал неплохую кофейню. Я выпил там три чашки кофе и выкурил шесть сигарет. Так я убил сорок пять минут.

К тому времени начал накрапывать мелкий дождик. Стало немного теплее, зато ветер усилился.

Я снова проехался на лифте. На этот раз Эберхардт оказался на месте. Секретарша спросила по телефону, не может ли он меня принять. Ответ был утвердительный, и мне позволили войти.

Коричневый пиджак Эберхардта выглядел так, словно его наспех выстирали вручную, причем самым дешевым хозяйственным мылом, после чего забыли выгладить. Галстук инспектора был измят и съехал набок, а на рубашке не хватало верхней пуговицы. В довершение всего левый глаз знаменитой грозы и преступников и полицейских украшал здоровенный синяк.

— Если можно, в двух словах. О’кэй? — предупредил он.

— Что у вас с глазом?

— Врезался в дверную ручку.

— Понятно.

— Ага, — сказал он. — Вам, я вижу, угодно поболтать и приятно провести время. А я ни разу не присел за последние тридцать восемь часов. Так что, знаете ли, шутить я не настроен. Чего вам нужно?

— Я пришел просить вас об огромной услуге, Эб.

— Вот как, — ухмыльнулся Эберхардт. — А я так с радостью попросил бы себе преогромный отпуск — скажем, недельки на три…

— Мне до смерти нужно глянуть одним глазом в один маленький полицейский рапорт.

— А еще чего? — прорычал Эберхардт. — Сдается мне, вы позабыли, где тут дверь. Могу напомнить!

— Вчера вечером погиб человек, — сказал я. — Его　застрелил полицейский патруль, когда он пытался бежать с места преступления. Речь идет о Глен-Парке. Может, слышали?

— Ну?

— Мы с ним были друзьями.

Эберхардт наконец удостоил меня взглядом.

— О ком мы толкуем?

— О Колли Бэбкоке.

— Я знал его?

— Вряд ли. Он дважды сидел в Сент-Квентине за кражи со взломом. Один раз я сам приложил к этому руку, в бытность свою полисменом.

— Глен-Парк, — повторил Эберхардт. — Ах, да, точно, теперь вспомнил. Эта серия тонко исполненных краж…

— Да, — сказал я. — Судя по газетам, их все до единой приписали Колли.

— Но вы как будто другого мнения?

— Жена Колли другого мнения, — ответил я. — И я, кажется, тоже.

— Самой собой, никаких рапортов я вам не дам, — сказал Эберхардт. — Да если и хотел бы это сделать, то не мог. Кражи, тем более со взломом, не по моей части.

— Не поверю, чтобы у вас не было туда никакого доступа.

— Как не быть, — сказал он. — Но с какой стати? У меня своих забот полон рот.

Тогда я встал.

— Что ж, спасибо и на этом, Эб.

Я уже взялся за дверную ручку, когда он вдруг назвал меня по имени. Я оглянулся.

— Если я вовремя управлюсь с делами, — сказал Эберхардт, опять не глядя на меня, — то мое дежурство заканчивается через два часа. Я мог бы наведаться в отдел ограблений и навести справки.

— Спасибо вам, Эб, — сказал я. — Поверьте, я понимаю, чего это стоит.

Ответной вежливости не последовало. В руке у инспектора уже плясала телефонная трубка, но держу пари, что он меня отлично слышал.

За длинным нескончаемым прилавком тянулись такие же длинные полки с сантехникой, а за ними ряды складских бункеров. Человек пять грузчиков стояли у прилавка, еще двое — за ним. Все они были до того поглощены работой, что даже не заметили меня. Сквозь открытое окно дока был виден грузовой двор.　Там стояло несколько грузовиков, ожидая товара. Справа я увидел что-то вроде офиса — во всяком случае, там виднелись письменные столы. Правда, за ними никто не сидел. Да и вся комната была до того пыльная и захламленная, что, казалось, ею лет сто никто не пользовался.

Заглянув туда, я увидел, что это не совсем так.

У маленького прилавка стоял старик, согнувшись над какими-то бумагами. На нем были мешковатые коричневые шаровары, такая же потертая жилетка и бесформенная шляпа — по всей видимости, ровесница своего хозяина. Во рту старика переминалась дешевая вонючая сигара.

— Мистер Хэрлин?

— Угадали.

Я представился ему и вежливо осведомился, не согласится ли он побеседовать со мной минутку-другую.

— Что ж, давайте, — он уронил карандаш на стол. — Говорите, я вас слушаю.

— Если не возражаете, я хотел бы с глазу на глаз. Тут вокруг слишком много ушей.

Он снова глянул на меня с опаской.

— Да хоть скажите мне, о чем мы станем говорить. Я ведь вас впервые вижу.

— Не о чем, а о ком. О Колли Бэбкоке.

Он еще что-то проворчал, поворошил немного свои накладные, после чего сделал мне знак идти в глубь склада, а сам поплелся за мной по пятам. Мы прошли мимо белобрысого паренька в зеленом комбинезоне, грузившего с поддона в трейлер красиво упакованные металлические раковины. Я оглянулся на своего провожатого, но он не останавливался, пока мы не вошли через широкую двухстворчатую дверь в следующий отсек склада. Там старик остановился и окликнул меня.

— Здесь можно поговорить спокойно.

— Колли работал под вашим началом, не правда　 ли?

— Правда. Как и все на этом складе.

— Расскажите о нем.

— Если вы ждете каких-то разоблачений или дополнительных улик, вы не туда пришли.

— Я вовсе этого не жду.

Он обмозговал мой ответ, потом пожал плечами.

— Право, не знаю, что и сказать. Разве что одно: Колли был хорошим работником. Делал все, что требовалось, без лишней суеты. Спокойный, выдержанный. Только, пожалуй, чересчур замкнутый. Но это, в конце концов, личное дело каждого.

— Вы знали о его темном прошлом?

— Знал. И все тут знали. И никто ему этого не поминал, ни разу. Да и хотел бы я посмотреть на того, кому бы вздумалось попрекнуть его. Я б такому первый голову открутил.

— Работа была ему по душе?

— Вполне, — сказал Хэрлин. — Ни разу от него не слыхал, чтобы он жаловался или брюзжал. Если, конечно, вы это имеете в виду.

— Никаких трений с другими рабочими?

— Абсолютно. Он отлично со всеми ладил. Хотя тут есть парни, которым палец в рот не клади, и за словом они в карман не полезут.