Билл Пронзини - Честнее смерти

— Нет, — ответила Люсиль. — Он просто любил бродить по улицам в одиночестве. Иногда ходил по часу или даже по два…

— Он рассказывал тебе по возвращении, где побывал на этот раз?

— Нет, он обычно отделывался общими словами. Вроде того, что слегка прошвырнулся тут, неподалеку от дома…

Хорошенькое неподалеку, подумал я. Аллея, где его убили, находится в добрых одиннадцати кварталах отсюда. Конечно, при такой любви к прогулкам Колли мог пойти туда пешком, но восстановить его маршрут — задача не для слабых. Кроме кратчайшего пути найдется еще добрый десяток кружных.

Я сказал:

— Кажется, Колли любил взбодриться рюмочкой крепкого, когда возвращался с прогулки?

— Да, любил.

Я все еще крутил перед собой свою несчастную шляпу.

— Хорошо бы и мне что-нибудь выпить, Люсиль.

Она кивнула, встала и подошла к низенькому шкафчику у кухонной двери. Нагнувшись, она открыла дверцу и стала искать внутри. Потом выпрямилась.

— Извини, Фил, — сказала она. — Оказывается, там ничего не осталось.

— Ничего, — успокоил я ее. — Все равно мне пора идти.

— Куда сейчас?..

— Да так, еще нужно кое с кем повидаться.

— Ты ведь дашь мне знать, если будут новости, правда?

— Само собой.

Я помолчал.

— Да, вот еще, Люсиль. Не найдется ли у тебя фотокарточки Колли? Какой угодно. Ну, хоть моментального снимка.

— Есть, наверное, — она нахмурилась. — Зачем тебе?..

— Так, на всякий случай, — ответил я. — Мало ли какая ситуация. Мне ведь предстоит разговаривать с кучей разного народа.

Кажется, такое объяснение ее устроило.

— Пойду поищу, — сказала она.

С минуту или две она возилась в спальне, потом вернулась с черно-белым моментальным фотопортретом Колли — голова да плечи, больше ничего. Снимок был явно сделан в той же гостиной, где мы сейчас были. Колли улыбался открыто, по-мальчишески, одна бровь была залихватски поднята.

Я поблагодарил Люсиль и бережно сунул карточку в записную книжку.

Когда я вышел за дверь, первой моей мыслью было, что у нас в Сан-Франциско начался всемирный потоп. Полчища дождевых капель, огромных, точно градины, хлестали по земле. Невдалеке гремели приближающиеся раскаты грома. Я натянул пальто на голову и стремглав побежал к машине.

Войдя в магазин «Тэй-Ликерс», что на Уитни-стрит, я долго стряхивал с себя воду. Внутри на полочке у самой двери стоял электрообогреватель, я и позволил себе несколько мгновений бесплатно попользоваться его теплом.

За прилавком молодой человек в белой рубашке с бабочкой вскочил с табурета.

— Что-то сыровато сегодня на дворе, а? — сказал он.

Я обратился к нему:

— Не можете ли помочь мне в одном дельце?

— В чем трагедия? — спросил он. — Валяйте, излагайте!

Я протянул ему через прилавок фотографию:

— Случалось вам видеть это лицо?

Он взглянул на меня уже посерьезнее.

— Из полиции? — осведомился он. Впрочем, тон его был по-прежнему вполне дружелюбный.

— Вроде того, — сказал я и показал ему свое удостоверение. Он пожал плечами и бросил взгляд на фото. Брови его сдвинулись в титанической мыслительной работе.

— Э! — сказал он. — Да, я видел этого парня…

Я весь почти дрожал от холода. Ей-ей, на улице было теплее, чем здесь, в магазине. Я пробродил и проездил по улицам Глен-Парка не меньше двух с половиной часов, посетив восемь винных магазинов, два ночных гастронома и шесть баров. И кажется, не принес оттуда ничего, кроме простуды.

Продавец изучал фотографию.

— Жутко похож на того, что заходил сюда вчера вечером, — сказал он. — По всему видать, стреляный воробей.

— В какое время, помните?

— Примерно в полдвенадцатого.

Через пятнадцать минут Колли предстояло валяться с пулей в печени в трех с половиной кварталах отсюда.

— Он что-нибудь купил у вас? — спросил я.

— Сейчас вспомню, — сказал парень. — Он взял пинту виски. По умеренной цене, но и не самого дешевого.

— «Кесслерс»?

— Да, оно самое! «Кесслерс».

— Что ж, спасибо. Вы мне очень помогли, — сказал я продавцу. — Как вас зовут?

— Э, нет, погодите-ка, — запротестовал он. — Мне что-то не больно охота впутываться…

— Не беспокойтесь, — сказал я. — Никуда вы не впутываетесь, можете мне поверить. Вы просто сделали доброе дело. К тому же это вам ровно ничего не стоило, а такая удача редко кому выпадает.

Слегка еще сомневаясь, следует ли это делать, он дал мне свое имя и адрес. Пришлось потратить на него еще минут пять, уговаривая его ничего не брать в голову.

Зато теперь я располагал чем-то большим, чем обыкновенная догадка…

Эберхардт сказал:

— За такое, вообще говоря, не грех и врезать по шее пару раз…

Он только что выполз из спальни, заспанный и всклокоченный, еле волоча ноги, в купальном халате, накинутом поверх ночной пижамы. Из-за его спины выглядывала жена.

Я поднял руки вверх.

— Простите ради Бога, Эб, — сказал я. — Такой свиньи, как я, в самом деле свет не видывал. Когда-нибудь в другой раз я готов понести наказание. Но сегодня это не может ждать.

Он пробормотал еще что-то, чего я не расслышал, но хорошо расслышала его жена. Она неодобрительно хлопнула его ладонью по руке, затем повернулась и привычно исчезла.

Эберхардт плюхнулся на кушетку, пригладил волосы пальцами и уставился на меня, постепенно просыпаясь на глазах:

— Ну! Я надеюсь, Сент-Квентин не рухнул?

— Из-за такой безделицы я не осмелился бы нарушать вам сон. Видите ли, Колли Бэбкок…

— Послушайте! — завопил он. — Уж если вам что втемяшится в голову, то, видно, никакой кувалдой не вышибешь!..

— Неправда, — сказал я. — Случалось, что вышибали, и вы это отлично знаете. Но в этот раз, кажется, Бог миловал…

И я рассказал ему все, что услышал в «Тэй-Ликерс».

Он задумался.

— Ой, боюсь, не много это нам даст, — выдавил он в конце концов. — Ну и что, подумаешь! Купил бутылку там, а не здесь…

— Эб, — сказал я с укоризной, — поскорее просыпайтесь. Вы, похоже, сова, а не жаворонок. В таком случае давайте считать, что сейчас скорее еще вечер, чем уже утро, иначе нам с вами нипочем не договориться. Значит, так: человек, решившийся ограбить винный магазин, за пятнадцать минут до того заходит в другой такой же магазин и мирно прикупает бутылочку…

— Возможность для кражи могла подвернуться внезапно.

— Исключено. Это не в манере Колли, когда он был вором. Он работал серьезно, всегда готовился задолго, обдумывал все до мелочей.

— Он постарел с тех пор, — упорствовал Эберхардт. — С годами все люди меняются, и воры тоже…

Что ж, он вправе был так говорить. Что я мог с ним поделать? Но меня поддерживало одно: он не знал Колли, а я знал. И я решил не сдаваться.

— Да, Эб, есть еще одна зацепка. И серьезная.

— Ну?