Билл Пронзини - Честнее смерти

Из недр склада раздался пронзительный гудок. Откуда-то выехал ярко-желтый автопогрузчик с громадной гроздью унитазов. Мы отступили, давая ему дорогу.

Я спросил Хэрлина:

— Что вы думаете о происшедшем?

— До сих пор не могу в это поверить, — ответил он. — И любой здесь скажет вам то же. Просто нелепость какая-то!

Я машинально кивнул.

— Послушайте, — вдруг сказал он, и глаза его оживились. — Есть ли, интересно, хоть какой-нибудь хилый шанс, ну, хоть полшанса, что Бэбкок не делал всего этого, в чем его хотят обвинить?.. О, только не надо повторять мне, что там писали эти паршивые газеты. Нужно ведь совершенно выжить из ума, чтобы верить нм хотя бы на грош.

— И все-таки пока еще нельзя сказать, что это не　могло случиться, мистер Хэрлин, — ответил я ему.

— Что ж, рад был помочь, — сказал старик. — Заходите еще, если надо.

Я провел с полчаса в Публичной библиотеке, перелистывая недавние подшивки «Кроникл» и «Икзэминер». Ограбления в Глен-Парке начались полтора месяца назад. До сих пор я интересовался ими не более чем другими событиями подобного рода, а их в городе вроде нашего хоть отбавляй.

После этого я вернулся к себе в офис и позвонил Люсиль Бэбкок.

— Полиция только что ушла, — сообщила она. — У них был ордер на обыск.

— Они что-нибудь нашли?

— Нечего было находить.

— Что они сказали?

— Они задали море вопросов. Интересовались банковским счетом. Сбережениями. В общем, всякими богатствами, припрятанными в чулке. Были крайне разочарованы.

— Ты полностью удовлетворила их любознательность?

— Разумеется.

— Вот и отлично, — сказал я и отчитался перед ней за все, что делал с утра.

— Вот видишь, — сказала она. — Не только я. Никто!

— Кроме полиции. Такая, знаешь ли, мелочь, — сказал я как можно мягче.

— Кроме полиции, — повторила она, но в голосе ее не было ненависти.

Я долго еще сидел с телефонной трубкой в руке. Я молчал, и Люсиль, умница, тоже молчала. Потом я сказал ей, что буду звонить еще, и повесил трубку. Моя ладонь была вся мокрая от пота.

Я вытащил из пачки сигарету, но как назло куда-то запропастились спички. Я принялся искать их по всем ящикам своего стола, и в конце концов бросил сигарету, так и не закурив.

Я протянул руку к телефону, и вдруг он зазвонил. Я поднял трубку. Звонил Эберхардт.

— Как раз собирался звонить вам, — сказал я.

— А я безуспешно дозваниваюсь до вас уже битых два часа, — прогудел он.

— У вас для меня что-то новое?

— Будто вы не знаете.

— О’кэй, — сказал я. — Где вы сейчас?

— Дома.

— Можно вас навестить?

— Если только в ближайшие полчаса, — ответил он крайне сурово. — Потом я ложусь дрыхнуть, и пусть все летит к чертовой матери. На ночь моя старуха имеет обыкновение задраивать все двери и окна наглухо и отключает телефон.

— Через двадцать минут, — сказал я и повесил трубку.

Эберхардт жил в Колингвуде, у подножия Твин-Пикс. Только лихач вроде меня мог пообещать оказаться там через двадцать минут. Тем более — выполнить обещание…

Домик у инспектора был маленький, белый и, вопреки ожиданиям, весьма миловидный. Гладко оштукатуренный, с аккуратным газоном и ровнехонько высаженными цветочками в палисаднике. Впрочем, я сразу подумал, что, если знать Эберхардта поближе, все это вполне вязалось с образом честного трудяги, каким он, вне сомнения, был. Думаю, он и сам понимал это и черпал в этом неистощимое удовольствие.

Я припарковался у дома и постучал в дверь. Открывшая мне маленькая рыжеволосая женщина средних лет с ангельским долготерпением, написанным на лице, учтиво осведомилась о моем здоровье и не мешкая провела меня на кухню. После чего закрыла за мной дверь и больше не показывалась.

Эберхардт восседал за столом, курил трубку и попивал кофе. Поверх уже знакомого мне синяка на его глазу теперь красовалась профессионально наложенная повязка.

— Садитесь, — приказал он. — Хотите кофе?

— Спасибо, не откажусь.

Он пододвинул мне чашку. А потом скосил глаза на конверт из простой оберточной бумаги, лежавший на краю стола. В дальнейшем он только посасывал свою трубку и делал вид, что ни меня, ни конверта здесь нет. В конверте был рапорт двух патрульных. Их фамилии были Авинизи и Кэрстерс. Это они шлепнули Колли Бэбкока. Это на их глазах он хотел ограбить магазин. Я внимательно проштудировал весь рапорт и не нашел там ничего принципиально нового, кроме пары фраз под заголовком «Вещи, снятые с погибшего».

Дочитав, я сложил бумагу по прежним линиям сгиба, вложил в конверт и благоговейно опустил его на то самое место, где он до этого лежал. Будто никто его и не трогал.

— Ну как? — попыхивая трубкой, осведомился Эберхардт.

— Есть, знаете ли, одна мелочь. Так, штучка, не более того.

— А именно?

— В кармане его пальто они нашли пинтовую бутылку «Кесслерса». Бутылочка была завернута в бумажный пакет.

Инспектор пожал плечами.

— Что такого? Винный магазин. Взял да и сунул в карман, когда выходил.

— И перед этим положил ее в бумажный пакет…

— Мало ли что человеку взбредет в голову! — сказал он.

— Конечно, — сказал я.

Допил кофе и встал.

— Уже уходите?

— Да, знаете ли. Надо еще сегодня доделать кое-какие делишки.

— Теперь вы мой должник, — сказал он. — Не забывайте.

— Не беспокойтесь, — ответил я. — Мне случалось забывать только зло.

А теперь я с ходу воткнул нос своей машины в маленький парковочный дворик на Чинери-стрит, в полуквартале от того места, где обитали Люсиль и Колли Бэбкоки. Я немного прошелся под дождем, с удовольствием ощущая на лице его освежающий холод, и на негнущихся от усталости ногах прошагал к знакомой двери. Люсиль так проворно отворила дверь на мой стук, словно весь вечер караулила меня в прихожей. Их маленькая трехкомнатная квартирка теперь казалась непривычно просторной для нее одной.

Люсиль, похоже, не переодевалась с утра. При взгляде на нее я подумал: наверное, весь этот день она провела в полном молчании и неподвижности, в пустой квартире с зашторенными окнами.

Я с невыразимым удовольствием плюхнулся в старое продавленное кожаное кресло у окна. Люсиль спросила:

— Хочешь чего-нибудь?

Я помотал головой.

— А ты? — спросил я. — Хоть что-нибудь съела за целый день?

— Нет.

— Нужно обязательно поесть, Люсиль.

— Наверное. Потом…

Я вертел в руках шляпу, все не решаясь спросить ее кое о чем. Боялся внушить ей надежды, которых потом не сумею оправдать. Была у меня одна мысль, но пока еще смутная, неоформившаяся — так, не мысль, а мыслишка.

Мне показалось, что сейчас самый момент задать мой вопрос, не слишком рискуя растравить ее любопытство:

— Люсиль, ты говорила, что Колли любил прогуливаться по вечерам. Так вот, эти его прогулки, они происходили в каком-то определенном месте? Был ли у него какой-нибудь излюбленный маршрут?