Джон Карр - Третья пуля. Охота на Цирюльника

«…Пронзительные звуки божественных арф (так плавно начинался этот неудержимый поток слов), по огульному утверждению одного старого критика, так тонки, неуловимы и ускользают от понимания, что заставляют вспомнить Бернхардта. Возможно, вы скажете: „Неужели старина Перригор тронулся рассудком?“ Однако как еще я могу отозваться о спектакле в театре марионеток Жюля Фортинбраса, ради которого и предпринял путешествие в Сохо? Как однажды Бальзак сказал Виктору Гюго: „Je suis étonné, sale chameau, je suis bouleversé“ [2] Я удивлен, мерзкий верблюд, я потрясен ( фр. ). . (Хотя Мольер, должно быть, выразился бы изящнее.) В двух словах, дабы скорее развеять сомнения бедной британской публики, я могу назвать спектакль потрясающим, но, по-моему, слова и оценки тут излишни… Стоит отправиться в Сохо лишь ради великолепных тонких, образных монологов, произносимых от лица Карла Великого и Роланда! Невольно на ум приходит пятый акт корнелевской „Бороды“… Помните? Помните? Монолог, произносимый Аморетт Перно, начинается со слов: „Mon âme est un fromage qui souffle dans les forêts mystérieuses de la nuit…“ [3] Душа моя блуждает в загадочных тенетах ночи… ( фр. ). Упоминать ли мне о тонком юморе? Отдельные реплики персонажей маленького театрика марионеток в Сохо приближаются к таким перлам самого Мольера, как, скажем, „Pour moi, j’aime bien les saucissons, parce qu’ils ne parlent pas français…“» [4] Что до меня, то я обожаю сосиски, потому что они не говорят по-французски… ( фр. ). .

— Что все это значит? — осведомился Уоррен, также читающий статью. При этом он испускал странные свистящие звуки, скорее напоминавшие завывания души Аморетт Перно. — Читали словесный понос на последней странице? Это и есть наш Перригор?

— Боюсь, — заметил Морган, — вы не слишком высокого мнения о его образованности. Если уж начали цитировать самого Мольера… Помните, что говорила Химена Тартюфу? «Чушь»! И все же вам придется зауважать культуру, старина. Перечтите статью еще раз очень внимательно. Если встретите непонятное слово, спросите меня. Потому что… — Он осекся, так как доктор Кайл уже доел последнюю порцию яичницы с беконом и стал подниматься из-за стола.

На прощание доктор Кайл пожелал им доброго утра и отплыл, присовокупив, что не прочь сыграть на палубе в теннис. В общем, он был так доволен собой, что Морган заметил: подозрения Уоррена насчет Кайла ожили вновь и стали еще мрачнее.

— Верьте ему больше! — зловеще прошипел Уоррен, опасно размахивая вилкой. — Он только так говорит, будто не нашел никаких изумрудов, когда проснулся сегодня утром…

— Да оставьте вы в покое доктора Кайла! — воскликнул Морган, доведенный до белого каления. — Он абсолютно ни при чем, изумруды явно попали в другую каюту, вот и все. Послушайте лучше меня…

Однако тут ему стало не по себе. Доктор Кайл изумруда не нашел. Прекрасно. А что, если его не нашли и Перригоры? Предположение нелепое, абсурдное, и все же… Если допустить, что доктор и Перригоры не лукавят, то куда мог подеваться изумруд? Не заметить его они не могли, да он и сам слышал, как стальная коробка упала на пол. Если, опять же, никто не лукавит… Возможно, Пегги перепутала каюты? Но в этом он сомневался. Чопорное личико девушки светилось проницательностью и уверенностью. Ладно… А если все произошло не так? Значит, они имеют дело с очередной проделкой Слепого Цирюльника. Скорее всего, во время странных событий на палубе он был неподалеку, совсем рядом. И увидел, что произошло. А позже, ночью, ему не составило труда забрать изумруд…

В раздражении Морган приказал себе не уподобляться Уоррену. Тем временем молодой дипломат, видя, что его собеседник молчит, продолжал страстно что-то говорить, и чем дальше, тем больше убеждал самого себя, так что образ доктора Кайла понемногу окрашивался во все более черные и мрачные тона. Морган отмахивался: «Чушь!» — и снова убеждал себя, что сомневаться нет причин. Изумруд нашли Перригоры, только и всего. Однако его грызла досада. Надо было раньше подумать о присутствии некоей третьей силы, а именно Слепого Цирюльника. Если в конце концов окажется, что супруги-эстеты изумруда не нашли…

— Вот что нам необходимо сделать, — заявил он, прервав пылкие излияния друга на полуслове. — Нам нужно каким-то образом задать Кайлу несколько вопросов — тактично выяснить, чутко ли он спит и запирается ли на ночь…

— Вот теперь вы выказываете некоторый здравый смысл, — одобрил Уоррен. — Уличим его во лжи, да? Кстати, я не утверждаю, что именно он окажется нашим… мм… цирюльником. Ему чудом, можно сказать дуриком, достался изумруд стоимостью в пятьдесят тысяч, и он считает себя самым умным… А вы заметили, как он оживился? Даже передал дикую сплетню. Он ведь знает наверняка — дело настолько запуталось, что никто не сможет обвинить…

— Прочтите эту статью в газете, — приказал Морган, безжалостно хлопая по газете рукой. — Нам придется познакомиться с Перригорами, даже если они окажутся ложным следом; а вам необходимо умно рассуждать о нюансах! Где вы вообще учились? Вы ведь, кажется, находитесь на дипломатической или консульской службе? Разве вам не нужно было учить французский язык? — Он надеялся, что его саркастическое замечание уязвит Уоррена.

Так оно и вышло. Молодой дипломат обиделся.

— Разумеется, я знаю французский, — с холодным достоинством парировал он. — Слушайте. Мне пришлось сдавать самый суровый экзамен, какой они только сумели выдумать, и я вам докажу. Да-да; спорим, вы сами такой экзамен нипочем не сдадите. Только я делал упор на коммерческую лексику. Спросите меня что-нибудь на деловом французском. Давайте-давайте, спросите, как будет по-французски: «Дорогой сэр, в ответ на ваше письмо от восемнадцатого текущего месяца прилагаю вексель и счет в размере шестнадцати долларов (фунтов, франков, марок, лир, рублей, копеек или крон) и сорока пяти центов (шиллингов, сантимов, пфеннигов)…»

— Так какие же тогда у вас могут быть трудности?

— Говорю вам, это совершенно разные вещи. Кроме делового французского, я помню несколько фраз, выученных в начальной школе. Знаю, как попросить в магазине шляпу, которая мне подходит, знаю, как узнать дорогу, если у меня возникнет страстное желание выйти на улицу и отправиться в Ботанический сад. Однако у меня никогда не возникало ни малейшего желания посетить Ботанический сад; и поверьте мне, если в Париже я попаду в шляпную лавку, ни один пучеглазый лягушатник не сможет всучить мне блин, налезающий на глаза… Кроме того, моему разговорному стилю изрядно мешает отсутствие сестры-пастушки.

— Вот это да! — воскликнул Морган, не слушавший его. — Начинается. Молодчина! Она обо всем позаботилась…

По широкой полированной лестнице в ресторан спускались высокие, величественные мистер и миссис Лесли Перригор. Оба ухоженные и холеные, они шли в ногу. А между ними, о чем-то серьезно рассуждая, шагала Пегги Гленн.