Константин Туманов - Трущобы Петербурга

— СКОРЕЕ БЫ ОКОЛЕЛ околел проклятый старик, воздух бы чище стал!

Так говорили про Антона Федоровича жильцы его дома и те люди, которые имели несчастие иметь с ним дело, и с глубоким сочувствием глядели на Владимира, злополучного наследника дома и громадного капитала, скопленного этим скрягой.

Но старик, кажется, и не думал умирать, о чем свидетельствовало его красное, цветущее здоровьем лицо и крепкое сложение. Да как же ему было и не быть здоровым?

Поев утром хлебных обрезков и напившись жиденького чаю, Антон Федорович, забрав нужные бумаги и облекшись в свою фризовую шинель, уходил в ближайший трактир, в котором он был завсегдатаем в продолжение чуть ли не тридцати лет. Понятно, все хорошо его знали, но хотя за глаза все относились почтительно, видя в нем ходячую ссудную кассу.

Кто только у него не занимал, не исключая и самого трактирщика. И всех он беспрекословно ссужал деньгами, кому только угодно, и брал при этом такие большие проценты, что страшно было и выговорить. Но все-таки находились люди, которым до зарезу нужны были деньги, а взять было негде. Проиграется какой-нибудь субъект в пух и прах на бильярде, бежит к этому благодетелю:

— Антон Федорович, дорогой мой, дело до вас есть!

— Сколько? — лаконически спрашивает Корнев.

— Рублей десять всего, будьте настолько добры.

— А когда отдадите?

— Двадцатого.

— Гм… двадцатого… Значит, вы чиновник?

— Чайку не хотите ли?

— Это можно.

— Подать чаю, полбутылки водки и закуску!

Антон Федорович блаженно улыбается. Но это еще не значит, что от него можно ожидать пощады. Подадут того и другого, и вот начинается допрос.

— Где изволите служить? — спрашивает Антон Федорович.

— В министерстве финансов.

— Так-так… Сколько изволите жалованья получать?

— Пятьдесят пять рублей в месяц.

— Ваш адрес?

Вынув записную книжку, Корнев аккуратно записывает адрес кредитора, день, число и даже час, в который он выдает деньги.

— Так вам десять рублей?

— Десять.

— С удовольствием. Пишите расписку в двадцать рублей.

— Да что вы, никак с ума спятили?

— Нисколько. Вы просите одолжить вам денег, извольте. Но мне позвольте и заработать за это. Ведь не всякий же вам одолжит, попробуйте достать. Нигде не достанете в нужную минуту, да-с! А я всегда могу выручить кого угодно из затруднения.

— Ну в таком случае уступите хоть немного, я плательщик аккуратный. Двадцать много, вы в тот же час за этим же столом получите мой долг.

— Ну хорошо. Пишите пятнадцать.

— Ну уж ладно!

Так как в трактире писать чернилами даже простой адрес, как и теперь, запрещалось, то уходили куда-нибудь в укромное местечко, например в кабинет, требовали чернила и перо, писалась расписка, после чего Антон Федорович тут же вручал кредитору требуемую сумму.

Бывали такие случаи, что кредитор давал вымышленный адрес и затем куда-то улетучивался, и тогда горю несчастного скряги не было конца. Он рвал и метал, плакал как ребенок, бил себя в грудь, драл на себе волосы и в конце концов уменьшал себе и без того скудную порцию обеда и вместо чая пил один кипяток.

Так проводил он целые дни в трактире, затем возвращался домой с полным бумажником векселей и расписок и затем, переодевшись в полный костюм нищего, ходил по мелочным лавкам, лабазам и прочим торговым заведениям, выпрашивая или скупая у других нищих грошики. Этой мало ходячей монеты у него скоплялись целые мешки. Владимир, понятно, был очень доволен отсутствием своего отца, по крайней мере, он на время избавлялся от надзора над каждым его шагом и движением и вечного ворчания.

— Господи, да когда же будет конец этой невыносимой жизни в грязи, в холоде? — говорил Владимир, который никогда даже бани не видал, потому что отец называл это телячьими нежностями и переводом денег, поэтому все тело старика, не переменявшего белья, так и кишело насекомыми.

Так длилась жизнь молодого человека, подававшего лучшие надежды в будущем. Но теперь, в силу печальных обстоятельств, начинавшего постепенно становиться алкоголиком. Но вскоре и эта жизнь привела к неожиданной катастрофе.

Это было рано утром, около семи часов, когда Владимир, выпив с отцом стакана два чая (сахару, как излишней роскоши, не полагалось) и втайне подкрепившись водочкой, энергично сгребал с панели выпавший за ночь снег, между тем как старик начал собираться по своим делам.

А дел на этот раз предстояло немало. Во-первых, нужно было сегодня с помощью судебного пристава выселить из квартиры жильца, не заплатившего в срок. То был бедный отставной чиновник, у которого была чахоточная жена, вечно кашляющая, и трое маленьких ребятишек.

Напрасно он клялся перед Антоном Федоровичем всеми святыми, что отдаст немедленно после получения от кого-то пособия, но ни эти уверения, ни жалкий вид больной женщины, ни ребятишки, ничто не могло возбудить похожего на жалость в этом черством сердце. А сегодня надо получить исполнительный лист, затем нужно подать взыскание по векселям и распискам.

Забрав все эти документы, надев шинель и фуражку и заперев свою квартиру, старик направился к квартире неисправного жильца. В эту минуту жилец колол на дворе дрова.

— Здравствуйте, дрова колете? — обратился к нему Антон Федорович.

— Как видите, — ответил тот.

— Дрова хорошие, березовые…

— Да, березовые.

— Вот видите, я, хоть и домовладелец, не в состоянии отапливать себя березовыми дровами, а вы можете.

— Дрова эти у меня не покупные.

— Неужели вам дают их даром?

— Сколько угодно. Не поленитесь взять саночки и пойти к лесному двору. Там, если дадите гривенник сторожу…

— Гривенник?

— Куда! Разве дается что-нибудь на свете даром? Наберете за гривенник полные сани, вот на неделю и хватит.

— Ну, это дорого. Сегодня, во всяком случае, ожидайте судебного пристава.

— Пристава? Да помилуйте, у меня еще квартиры нет, куда я денусь с больной женою и ребятишками?

— Это до меня не касается, — сухо отвечает Антон Федорович.

— Слушайте, неужели вы не можете подождать трех дней?

— Не могу!

— У меня вчера получена повестка на получение пособия.

— Ничего не знаю.

— Фу ты, черт возьми! Да подождите же немного.

— У меня правило! Аккуратность прежде всего-с.

Антон Федорович мрачно уходит. Жилец злобно смотрит на него.

— Вампир чертов! — кричит он ему вслед.

Антон Федорович делает вид, что не слышит, и ускоряет шаги. Выйдя за ворота, он видит Владимира, который стоит, опершись на лопату.

— Надо дело делать, а не стоять, — замечает ему отец. — Я и то работаю.