Парэк О'Доннелл - Дом в Вечерних песках

– Подготовиться? Как?

Эльф снова вытащил из пальто фляжку и протянул ей.

– Для начала, – сказал он, – все же выпей.

МЕЙФЭР ГАЗЕТТ

4 февраля 1893 г.

ЕЩЕ ОДНА СМЕРТЬ В СТРАЙТ-ХАУС

В Страйт-хаус на Хаф-Мун-стрит, в лондонской резиденции лорда Страйта, 14-го графа Мондли, погиб еще один человек, по непонятной причине. Этой смерти предшествовала гибель мисс Эстер Тулл, белошвейки 37 лет, скончавшейся при поразительно схожих обстоятельствах вечером первого числа сего месяца. По обоим трагическим случаям будет проведено коронерское расследование, дату которого объявит г-н А. Бракстон Хикс, коронер Юго-западного отделения полиции Лондона и Суррея.

На этот раз погиб мужчина примерно 55 лет, скончавшийся в результате падения с верхнего этажа особняка. Его останки сегодня рано утром обнаружил Джек Уорнок, инспектор полиции отделения «С», который находился поблизости в связи с полицейским расследованием, не имеющим отношения к данному происшествию. Он дал интервью корреспонденту «Газетт».

При падении погибший сильно разбил лицо и верхнюю часть тела. Присутствовавшему корреспонденту позволили взглянуть на обезображенный труп с близкого расстояния. К тому времени личность погибшего еще не была установлена, и полицейский врач не прибыл на место происшествия. Инспектор Уорнок своими предположениями делиться не стал, но подтвердил, что возраст погибшего соответствует возрасту лорда Страйта.

На вопрос о том, проживали ли в Страйт-хаус другие мужчины, помимо его светлости, Уорнок сказал, что насколько ему известно, нет, если не считать прислуги; при этом он заметил, что на погибшем не униформа слуги, а вечерний наряд знатного джентльмена.

Присутствовавший корреспондент попыталась расспросить домочадцев, но никто из них не пожелал ничего говорить. Посетителей в Страйт-хаус не принимают, и от представителей его светлости не ожидается официального заявления, пока компетентные органы не дадут свое заключение.

Гидеона разбудило безмолвие утихомирившейся непогоды.

Он во сне ощутил его, это затишье, а вместе с ним и все возрастающую тревожность ночных грез. Ему снились родители, теперь без лиц, стершихся из его памяти. Они бросили его на изрытой колеями дороге в каком-то болотистом краю. Он стоял на месте и звал их, но голос застревал в горле.

Мама один раз оглянулась, рукой прикрывая от света побелевшее лицо, и снова побрела вперед, вместе с отцом направляясь к ожидавшей их груженой повозке. В пустынном небе промелькнул ястреб. Повозка медленно покатила прочь. И все замерло. Беззвучие пугало. Наверно, так и бывает в конце. Наверно, наступает тишина.

С этими мыслями Гидеон и проснулся. И еще со странным ощущением, что в отведенной ему комнате произошли какие-то перемены. С минуту он лежал не дыша, затем резко сел в постели, словно чтобы застать врасплох украдкой пробравшегося к нему незваного гостя. Никого не было, и он не заметил признаков того, чтобы кто-то заходил к нему, пока он спал. Стакан воды стоял, как и стоял, на тумбочке у кровати. Одежда висела там, где он ее повесил, – на стуле у умывальника. Шторы были задвинуты все так же неплотно, в просвете между ними, где сияла луна, когда он ложился спать, теперь чернела темнота.

Ничего не изменилось, во всяком случае, ничего такого он не заметил, но то странное чувство не пропадало. Произошло некое неуловимое преображение. Оно ощущалось в неподвижности воздуха, в пятне холодного света, падавшего в дверной проем.

Сам не зная зачем, Гидеон поднялся с постели и встал перед зеркалом туалетного столика. Ночная сорочка, что ему одолжили, болталась на его тощей фигуре. Настороженно озираясь, он пошевелил пальцами ног. Половицы под ступнями были сухие и растрескавшиеся, по структуре напоминая ребристую поверхность ракушек. Гидеон прошел к окну и раздвинул шторы, впуская в комнату угасающее сияние луны. В дюнах вяло копошился увязающий в песках ветер. В том месте, где море сливалось с темнотой, зеленела полоса цвета лишайника.

Вон там.

Слева, на краю его поля зрения. С лестничной площадки в дверь скользнул квадрат бледного света. Если подождать… Если отбросить от себя эту мысль или смотреть в сторону, пока световое пятно не исчезнет… Если подождать, а потом повернуться, он ничего не увидит. Тогда можно пожурить себя, с облегчением вздохнуть и снова лечь в постель.

Так и сделал. Повернулся. Вот, смотри. Повернулся – ничего.

Да нет.

Вон там.

Гидеон зажмурился. Снова разжал веки. Чувства восприятия, казалось, отделились от него, поплыли, словно в тумане. Он видел ее и в то же время не видел.

– Энджи? Мисс Таттон?

Она блекла. Они расстались несколько часов назад, и все равно он был потрясен переменами в ее облике. Он приблизился к ней, с беспокойством ее разглядывая. Наверно, прежде эти перемены скрывала одежда, по крайней мере отчасти. Тогда она была полностью одета, теперь же все ее облачение состояло из одной только пожелтевшей истончавшей ночной сорочки. Процесс таяния плоти, начавшийся от правых конечностей, постепенно охватывал все более обширные участки тела. Правая рука исчезла почти до локтя, правая нога от стопы до колена тоже обрела прозрачность, как у привидения. И все же то, что от нее осталось, создавало впечатление утонченной целостности. Нежная упругая впадинка у основания шеи в обрамлении резко очерченных ключиц.

– О, Энджи.

– Тсс, – произнесла она. – Тише-тише, баю-бай.

Бледный свет на лестничной площадке замерцал и вспыхнул ярче. Леденящий и ровный, он исходил из какого-то незримого источника. Гидеон подумал про опал, который ему как-то показал один студент в Селуин-колледже, чей отец служил в Министерстве по делам колоний. Этот камень добыли в Занзибаре, и даже на влажной липкой ладони он сиял, как флакон, в который закупорили луч арктического солнца.

Гидеон осмелился шагнуть ближе.

– Энджи? – обратился он к девушке. – Что-то случилось? Вас что-то разбудило?

Спрашивая, он уже сознавал, что она и не думала спать. Она не спала с тех пор, как ее забрали из больницы. Полутень, дал ей определение Каттер. Может, в призрак она еще и не превратилась, но естественных потребностей, свойственных человеку, уже не испытывала.

И все же что-то ее растревожило – возможно, эта странная тишь природы. Она снова оживает, отметил Гидеон. Воздух заколыхался, по окнам прерывисто застучал дождь.

Мисс Таттон, рассеянная и молчаливая, мерила шагами комнату, но теперь вдруг остановилась и насторожилась.

– Ветер подует, – голос у нее был безучастный и какой-то выхолощенный, – Господь милостив.