Роберт Гулик - Ожерелье и тыква

Его препроводили в зал с высоким потолком. В центре зала, за богато украшенным письменным столом, заваленным бумагами, сидел худой человек с суровым лицом, аскетичность которого подчеркивали седые усы и тонкая козлиная бородка. На голове у него была коричневая шапка с крылышками и золотой тесьмой, а широкие плечи казались еще шире под платьем из жесткой коричневой парчи. Казалось, он полностью поглощен изучением лежащего перед ним документа. Тучный придворный в синем платье и шапке советника стоял за креслом и читал, заглядывая через плечо своего начальника. Перед столом столпилось еще не менее десятка царедворцев. Одни держали в руках коробки с документами, другие — набитые бумагами папки. Склонив голову и воздев руки в почтительном приветствии, судья спиной ощутил их пристальные взгляды.

— Прибыл доктор Лян, ваше превосходительство, — объявил стражник.

Комендант поднял голову. Он откинулся в кресле, и судья бросил взгляд на документ, который столь тщательно изучали комендант и советник. Сердце его замерло. Это была бумага, удостоверяющая его личность. Буравя судью маленькими пронзительными глазками, комендант осведомился резким, металлическим голосом:

— Каково самочувствие госпожи Гортензии?

— Я выписал ей лекарство, ваше превосходительство. Надеюсь, ее светлость быстро пойдет на поправку.

— Где вы ее осматривали?

— Полагаю, это была спальня ее светлости, ваше превосходительство. Там присутствовала ее дочь и две придворные дамы.

— Ясно. Я тоже надеюсь, доктор, что прописанное вами лекарство принесет пользу. В первую очередь ей, разумеется. Но и вам тоже. Раз уж вы, доктор, взялись за лечение, то несете теперь за госпожу Гортензию всю ответственность. — Он подтолкнул бумагу к судье. — Вам не дозволяется покидать Речной город без моего разрешения. Можете идти.

Стражник повел судью к паланкину. Когда они пересекали двор, стражник вдруг замер и молодцевато отсалютовал вышагивающему мимо высокому командиру в золоченых доспехах и шлеме с плюмажем. Железные подошвы его сапог звенели на мраморных плитах. Судья бросил взгляд на красивое бледное лицо, с иссиня-черными усами и постриженной бородкой.

— Это полковник Кан? — спросил он стражника.

— Да, господин доктор.

Он проводил судью в первый двор, где стоял наготове тот самый черный паланкин, что доставил его сюда из «Зимородка». Судья занял место и через высокие ворота был вынесен за пределы дворца. Когда носилки оставили позади широкий мраморный мост через ров, судья откинул шторку, чтобы охладить разгоряченное лицо под вечерним ветерком. Какое облегчение, что его фальшивые документы прошли проверку! Но как объяснить недвусмысленные подозрения сначала главного евнуха, а теперь еще и коменданта? Всегда ли эти высокопоставленные чиновники столь насторожены по отношению к посещающим дворец чужакам? Или они все-таки замешаны в краже ожерелья? Нет, он позволил слишком уж разыграться своему воображению! Не может быть и речи, чтобы столь высокопоставленные служащие Императорского двора опустились до соучастия в краже. Деньги для них ничего не значат, с чего бы им рисковать...

Вдруг судья выпрямился на своем сиденье. Ане могло ли это жемчужное ожерелье оказаться важным элементом в какой-нибудь запутанной дворцовой интриге, скрытой борьбе за власть между противоборствующими дворцовыми кликами? Это бы объяснило, почему принцесса сохраняет цель его визита в тайне даже от двух своих ближайших служителей, главного евнуха и коменданта.

С другой стороны, если один из них или оба проявляют особый интерес к ожерелью, почему отпустили его, не допросив по-настоящему? На этот вопрос ответ очевиден. Они отпустили его только лишь потому, что не смели открыто противостоять принцессе. Они просто-напросто намерены прикончить его за пределами дворца, представив его гибель результатом несчастного случая. Он пошарил под скамейкой. Его меча там не было.

В тот момент, когда он совершил это пренеприятное открытие, паланкин опустили на землю. Высокий мужчина в черном отдернул занавеску.

— Прошу вас выйти, господин доктор. Идите этой дорогой и через несколько минут окажетесь в городе.

Это был не тот человек, что явился за ним на постоялый двор.

Судья Ди вылез из паланкина и быстро огляделся по сторонам. Он находился посреди соснового леса. Носильщики смотрели на него с отсутствующим видом.

— Раз уж город так близко, доставьте меня на мой постоялый двор, — с возмущением обратился он к старшему. — Я устал.

Он собрался было снова сесть в паланкин, но старшина носильщиков преградил ему дорогу.

— Я очень сожалею, господин доктор, но вынужден следовать приказу.

Носильщики подняли паланкин на плечи, тут же развернулись и затрусили тем же путем, каким пришли; их старшина последовал за ними. Судья остался в одиночестве среди безмолвных высоких сосен.

Судья Ди постоял немного, задумчиво подергивая бакенбарды. Что там впереди — неизвестно, и он ничего не мог с этим поделать, разве что сойти с дороги и попытаться скрыться в лесу. Но так ли это поможет — ведь если за ним посланы убийцы, это наверняка отъявленные головорезы, знакомые с местностью и уже перекрывшие все пути. Он решил прежде всего разобраться, насколько обоснованы его опасения.

Оставалась слабая надежда, что носильщики действовали по приказу госпожи Гортензии, которая по тем или иным причинам не желала, чтобы его несли по городу в дворцовых носилках. А стражник на воротах мог обыскать паланкин, обнаружить под скамейкой меч и забрать его. Необходимо будет вернуть оружие, ведь это знаменитый клинок, в незапамятные времена выкованный великим мастером, семейная реликвия, сберегаемая многими поколениями. Он сунул плоскую шкатулку за пазуху и медленно пошел в тени деревьев, держась обочины дороги. Нечего дразнить возможного лучника.

Судья то и дело останавливался и прислушивался. До него не доносилось ни малейшего звука, выдающего преследователя, но и отдаленного шума, указывающего на близость города, тоже не было слышно. Он уже собрался выйти на дорогу, как впереди раздалось странное фырканье.

Нырнув в кусты, судья прислушался. Хрустнула ветка, на этот раз чуть подальше. Осторожно раздвигая ветки, он пробирался сквозь заросли, пока не увидел большой силуэт, блуждающий среди сосен. Это был старый осел, пощипывающий травку.

Приблизившись к нему, судья заметил пару костылей, прислоненных к шишковатому стволу огромного дерева у обочины дороги. Под ним, сгорбившись на заросшем мхом валуне, сидел Мастер Тыква. Он по-прежнему был облачен в латаный-перелатаный коричневый халат, но на этот раз без шапки: пучок седых волос на макушке был прикрыт черным лоскутом — традиционным головным убором даосских отшельников. Калебас стоял у его ног. Старик поднял голову.