Роберт Гулик - Поэты и убийцы

После того, как они вернулись к остальным, мать Ло намекнула, что хотела бы удалиться. Академик и остальные раскланялись со старой дамой, а Ло вместе с Первой женой проводили ее в дом. Судья Ди сообщил академику, что к нему прибыл из Пуяна гонец со срочными бумагами, и извинился, что не сможет присутствовать на трапезе.

— Долг превыше удовольствия. Вы можете идти, Ди!

Первым делом судья отправился к себе в покои, потому что ему нужно было тщательно приготовиться к предстоящему визиту. Родственники людей, казненных за государственную измену, пусть даже и очень дальние, всегда смертельно боятся властей. Даже после многих лет в таких делах могут всплыть новые обстоятельства, грозящие им опасными осложнениями. Судья вынул из шкатулки с письменными принадлежностями полоску красной бумаги и крупно написал на ней: «СУН ЛЯН», справа добавил: «поверенный», а слева — вымышленный адрес в Кантоне. Переодевшись в простое синее платье из хлопка и надев на макушку черную шапочку, он вышел из судебной управы через боковые ворота.

На углу он нанял маленькие носилки. Кули стали протестовать, когда он приказал доставить его к скобяной лавке Хвана, ссылаясь на то, что путь туда слишком долог, а дороги в таком бедном районе слишком плохи. Но после того, как судья, не торгуясь, согласился с ценой и вдобавок сразу оделил их щедрыми чаевыми, они радостно пустились в путь.

Процветающие лавки на главной улице напомнили судье, что Хван задолжал взносы своей гильдии. Это означало, что он живет в отчаянной бедности. Судья велел носильщикам остановиться и купил на серебряную монету большой отрез дорогой синей ткани. В соседней лавке он приобрел двух копченых уток и коробку сладких лепешек. Совершив эти покупки, судья Ди продолжил свой путь.

Носилки миновали рынок, а следом за ним — жилой квартал, который судья узнал: там жил чаеторговец Мэн. Потом они очутились в бедном районе, узкие вонючие улочки которого были как попало замощены неровными булыжниками. Игравшие среди мусора полуголые дети замирали, провожая глазами носилки, которые явно редко появлялись в этих местах.

Не желая привлекать к своему визиту излишнего внимания, судья приказал высадить его перед небольшой чайной. Один носильщик остался возле носилок, а второй пошел вместе с судьей, неся отрез ткани и корзину с утками. Судья порадовался, что взял его с собой, потому что вскоре они оказались в похожем на муравейник переплетении кривых улочек, и носильщику то и дело приходилось на каком-то местном диалекте спрашивать дорогу.

Лавка Хвана представляла собой уличный ларек под заплатанным парусиновым навесом, который крепился к крыше находящегося позади сарая из необожженных кирпичей. Дешевые глиняные чайники свисали с перекладины над уставленным мисками и блюдами столом на козлах. За этим импровизированным прилавком какой-то широкоплечий мужчина в потрепанной одежде старательно нанизывал на нить медные монетки. Когда судья Ди положил на прилавок свою красную карточку, мужчина покачал головой.

— Я могу разобрать лишь фамилию Сун, — сказал он неприветливым грубым голосом. — Что вам нужно?

— На моей карточке написано, что я Сун Лян, поверенный из Кантона, — объяснил судья. — Понимаете, я дальний родственник вашей жены, сын одного из ее неродных дядьев. Зашел вот навестить вас по дороге в столицу.

Смуглое лицо Хвана осветилось. Обернувшись к женщине, которая сидела на скамье у стены с шитьем на коленях, он воскликнул:

— Похоже, один их твоих сородичей наконец-то вспомнил о тебе, женщина! Это твой брат из Кантона, Сун Лян! Прошу вас, господин, заходите, вы проделали такой долгий путь!

Женщина быстро вскочила на ноги. Судья Ди велел носильщику передать ей покупки, а потом подождать возле уличного ларька напротив.

Торговец провел судью в комнатушку, которая служила сразу и спальней, и гостиной, и кухней. Пока он поспешно протирал жирный стол какой-то тряпкой, судья сел на бамбуковую табуретку и сказал женщине:

— Троюродный дядя написал мне из столицы, сестра, что ваши родители умерли, но дал мне ваш адрес. Мой путь лежит через этот город, и я подумал, что заскочу к вам с маленькими подарками к сегодняшнему празднику.

Развернув сверток, женщина расширившимися глазами смотрела на отрез ткани. Судья решил, что ей, пожалуй, около сорока. Лицо ее было правильным, но исхудавшим и морщинистым. Потрясенный Хван воскликнул:

— Вы слишком добры к нам, брат! Милостивые Небеса, что за прекрасная материя! Как же я только смогу отплатить вам за такой дорогой...

— Без труда! Позвольте одинокому путнику разделить трапезу в честь праздника Середины осени со своей родней! Я готов внести в застолье свой скромный вклад.

Он поднял крышку корзины и достал оттуда коробку с лепешками. А Хван тем временем не мог оторвать глаз от содержимого корзины.

— Целых две утки! Постарайся поаккуратнее их разрезать, женщина! И принеси из лавки новое блюдо и чашки. Я приберег для сегодняшнего праздника кувшинчик вина, но даже не смел мечтать, что к нему у нас будет мясо. Да еще копченые утки, они же такие дорогие!

Он налил судье чашку чая, а потом завел вежливый разговор о семье гостя в Кантоне, о его делах и о том, как прошло путешествие. Судья Ди убедительно ответил на все вопросы, добавив, что должен будет сегодня же продолжить путь. Потом он сказал:

— Давайте съедим одну утку сейчас, а второй вы сможете поужинать вечером.

Хван вскинул руку:

— Брат, до ужина нас могут постигнуть разные беды, и с Небес, и от людей, — торжественно объявил он. — Поэтому мы наедимся досыта здесь и сейчас. — Он повернулся к жене, которая слушала разговор с довольной улыбкой на измученном заботами лице. — Обещаю, женщина, что с моих уст не слетит больше ни одного дурного слова о твоей семье!

Она застенчиво посмотрела на судью.

— Понимаете, брат, после тех ужасных событий никто больше не смел приходить сюда, чтобы нас навестить.

— Да, пересуды о деле генерала шли даже на юге, — заметил судья. — Очень печально, что ваша сестра покончила с собой перед тем, как все это случилось, но исходя из интересов семьи, может, и к лучшему, что вы не оказались вовлечены в дело о государственной измене.

Когда Хван и его жена кивнули, он спросил:

— А что сталось с Ивэнем?

Хван хмыкнул.

— С Ивэнем? Несколько лет назад я слышал, что он грамотеем заделался. Таким ученым и важным, что ему не до родной тетки.

— А почему ваша сестра наложила на себя руки? — спросил у женщины судья. — С ней что, плохо обращались в генеральском доме?

— Да нет, почему же плохо, — медленно ответила женщина. — Хорошо с ней обращались, особенно после того, как она Ивэня родила, такого крепыша и красавчика. Но сестра была...