Роберт Гулик - Поэты и убийцы

— Незачем и говорить о том, что, когда Шао помог мне похоронить служанку, я вовсе не велела ему уйти! Нет, я встала на колени и молила его остаться, молила вернуться ко мне! Он ответил, что не видел, как я порола служанку, и сожалеет об этом, но его долг — донести на меня, и ушел, смеясь. Я знала, что он сообщит о закопанном теле властям, и постаралась оставить ложный след. Услышав про анонимное письмо, я сразу поняла, что его написал Шао, желая уничтожить меня. Он знал о моей безрассудной, жалкой преданности ему, знал, что я никогда не донесу на него, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. — Уныло покачав головой, Юлань протянула руку в сторону колонны. — Смотрите, как я его любила! Я написала это стихотворение, когда мы еще были вместе.

Внезапно она злобно уставилась на судью Ди и с яростью выпалила:

— Когда вы все туже и туже затягивали вокруг него свою подлую петлю, мне казалось, что она душит меня! И мне пришлось заговорить. Я попыталась спасти его, собрала воедино все известные мне факты и состряпала свою историю. Но вы слышали, какими были его последние слова.

Поэтесса поставила свою чашу для вина и поднялась. Несколькими ловкими движениями красивых рук приведя в порядок прическу, она буднично продолжила:

— Теперь, когда Шао мертв, я, конечно, могла бы сказать, что это он запорол до смерти мою служанку. Это вполне в его духе. Но, зная, что его больше нет, я тоже хочу умереть. Я могла бы броситься вслед за ним в пропасть, однако тогда десятнику пришлось бы поплатиться за это жизнью. Кроме того, у меня все-таки тоже есть гордость, и, хотя на моей совести много поступков, совершать которые не следовало, трусихой я не была никогда. Я убила служанку, и я собираюсь принять то, что мне за это причитается. — Повернувшись к придворному поэту, она проговорила со слабой улыбкой: — Большой честью было познакомиться с вами, Чан, ведь вы великий поэт. Вами, Могильщик, я восхищаюсь, потому что нашла в вашем лице поистине мудрого человека. А вам, Ло, я благодарна за вашу преданную дружбу. Что до вас, судья Ди, то я прошу прощения за те слова, которые только что выпалила в ваш адрес. Моя связь с Шао рано или поздно должна была закончиться скверно, а вы просто исполняли свой долг. Все к лучшему, ведь когда Шао вышел в отставку и смог свободно располагать собой, он стал замышлять новые злые деяния с единственной целью — поразвлечься. А со мной в любом случае все кончено. До свидания.

Она повернулась к десятнику. Тот надел на нее цепь и увел, сопровождаемый двумя солдатами.

Придворный поэт сгорбился в своем кресле, его лицо приобрело болезненно серый оттенок. Он медленно потер лоб.

— У меня раскалывается голова! Подумать только, а я ведь жаждал пережить какое-нибудь ошеломляющее потрясение! — Поднявшись, он попросил: — Давайте вернемся в город, До. — И вдруг криво улыбнулся: — Небеса, Ло, ваша карьера обеспечена! Вас ждут самые высокие почести, вы станете...

— Я знаю, что ждет меня прямо сейчас, — сухо перебил судья Ло. — Придется весь остаток ночи сидеть за столом и писать официальный отчет. Пожалуйста, господин, пройдите к своему паланкину, я сию минуту к вам присоединюсь.

Когда поэт ушел, Ло долгим взглядом посмотрел на судью, а потом, заикаясь, произнес дрожащими губами:

— Это... это было ужасно, Ди. Она... она... — Его голос сорвался.

Судья Ди легонько коснулся руки своего коллеги.

— Ты должен закончить ее биографию, Ло, и процитировать там каждое слово, которое она сказала сейчас. Тогда книга ее стихов, которую ты издашь, в полной мере воздаст ей должное, и в своей поэзии Юлань останется жить для будущих поколений. Возвращайся с Чаном, мне хотелось бы побыть тут еще немного, Ло. Мне нужно некоторое время, чтобы разложить по полочкам свои мысли и факты. Пусть писари приготовят в канцелярии все необходимое. Через некоторое время я присоединюсь там к тебе и помогу подготовить документы. — Некоторое время он смотрел вслед удаляющемуся коллеге, а потом обернулся к Могильщику. — Ну а что вы, господин?

— Я составлю вам компанию, Ди. Давайте подвинем наши кресла поближе к балюстраде и полюбуемся луной. В конце концов, мы явились сюда, чтобы отметить праздник Луны.

Вдвоем они уселись спиной к столу, с которого уже начали убирать. Они остались в павильоне совсем одни, потому что, когда судья Ло ушел, слуги незаметно ускользнули поближе к импровизированной кухне, горя желанием обсудить произошедшие у них на глазах странные события.

Судья молча смотрел на раскинувшийся перед ним горный кряж и думал, что в этом призрачном лунном свете может разглядеть чуть ли не каждое дерево. Неожиданно он произнес:

— Кстати, вы интересовались Шафран, хранительницей святилища Черной Лисицы. Мне жаль сообщать вам, что она заразилась бешенством и сегодня днем умерла.

Могильщик Ло кивнул своей большой круглой головой.

— Я знаю. Когда я сегодня шел сюда по горной тропе, то впервые в жизни встретил черную лису. Увидел мельком ее гибкое, длинное тело, блестящий черный мех. Потом она шмыгнула в кусты и исчезла...

Он со скрежещущим звуком потер поросшие щетиной щеки. Затем, по-прежнему глядя на луну, непринужденным тоном спросил:

— У вас имелись изобличающие академика доказательства, Ди?

— Ни единого, господин. Но поэтесса думала, что они у меня есть, поэтому все произошло благодаря ей. Не разговорись она, я бы еще какое-то время разглагольствовал, но в конце концов все свелось бы к неопределенной теории. Академик назвал бы это интересным упражнением в умозаключениях, и на том дело бы и окончилось. Он, конечно, прекрасно знал, что никаких доказательств у меня нет. И покончил с собой не потому, что боялся законного возмездия, а лишь из-за гигантской, нечеловеческой гордости, не позволившей ему жить, зная, что кто-то испытывает к нему жалость.

Могильщик снова кивнул.

— Ди, это была настоящая драма. Человеческая драма, в которой и лисам довелось сыграть свою роль. Но нам не следует смотреть на нее с ограниченной точки зрения нашего маленького человеческого мирка. Есть множество других миров, которые соприкасаются с нашим, Ди, накладываются на него. С точки зрения лисиц это была лисья драма, в которой людям довелось сыграть весьма незначительную роль.

— Возможно, господин, вы и правы. Пожалуй, все началось около сорока лет назад, когда мать Шафран, тогда еще совсем девочка, принесла в дом маленького черного лисенка. Я не знаю. — Судья вытянул свои длинные ноги. — Что мне точно известно, так это то, что я устал как собака.

Собеседник Ди искоса посмотрел на него.

— Да, Ди, вам лучше бы отдохнуть. И вам и мне предстоит долгий путь, каждому — в том направлении, который он для себя избрал. Очень долгий и весьма утомительный путь.