Роберт Гулик - Убийство в цветочной лодке

— Я лучше возьму для него горячего вина, — сказала Анемона через стол Цветку Миндаля, стоявшей между Ханем и судьей.

Она повернулась и, подойдя к столу братьев Кан, наполнила чарку Ханя из большого кувшина, который только что поставил туда слуга.

Судья Ди поднял свою чарку. Хань тем временем слегка посапывал. Судья подумал о том, что, когда люди напиваются, вечеринка становится не просто скучной, а весьма утомительной. Надо постараться уйти пораньше.

Не успел он сделать глоток, как услышал, что Цветок Миндаля шепчет ему в ухо своим мелодичным и очень отчетливым голосом: «Я должна увидеться с вами наедине, ваша честь. В городе зреет опасный заговор!»

Судья Ди быстро отставил чарку и повернулся к говорившей. Но Цветок Миндаля уже отвела глаза и, нагнувшись, спряталась за плечом Ханя. Тот перестал храпеть. Анемона снова подходила к столу, держа в руках наполненный до краев кубок. Не глядя на судью, Цветок Миндаля торопливо прошептала: «Я надеюсь, ваша честь играет в вэйци [3] Настольная игра, изобретенная в Древнем Китае еще до н. э. До XIX века культивировалась исключительно в Восточной Азии, в XX веке распространилась по всему миру под японским названием го. , потому что...»

Она замолчала — Анемона стояла уже перед их столом. Цветок Миндаля потянулась через стол и взяла чарку из ее рук. Она поднесла ее к губам Ханя, который поспешно выдул добрую половину содержимого.

— Ну и нахальная девица! — воскликнул он. — Ты думаешь, я уже не в состоянии сам удержать чарку? — Он положил руку на ее талию и, притянув ее к себе, продолжил: — Ну а теперь — как насчет того, чтобы побаловать его превосходительство своими прекрасными танцами?

Цветок Миндаля улыбнулась и кивнула. Она ловко высвободилась из объятий Ханя, низко поклонилась и исчезла за набранной из стеклянных бус занавеской.

Хань пустился в довольно путаные комментарии по поводу танцев, которые с давних пор исполняются куртизанками Ханьюаня. Судья Ди рассеянно кивал в ответ; его мысли были сосредоточены на том, что он услышал минуту назад. Всю его скуку как рукой сняло.

Итак, предчувствие судьи не обмануло его — что-то недоброе затевалось в подвластном ему городе. После того как Цветок Миндаля окончит танец, он обязательно должен попытаться побеседовать с ней наедине. Если куртизанка умна, она, наверное, знает многие местные секреты, почерпнутые ею из разговоров гостей на пирушках, куда ее приглашали.

Оркестр заиграл ритмичную мелодию, перемежающуюся ударами барабана. Две танцовщицы заняли исходную позицию в центре комнаты и приступили к исполнению танца с мечами. Каждая из них держала в руках длинный клинок; они быстро размахивали ими в разные стороны, принимая различные фехтовальные позы; скрещиваясь, мечи звенели под аккомпанемент военной мелодии.

Барабанная дробь, знаменующая финал, потонула в бурных аплодисментах. Судья Ди, обратившись к Ханю, похвалил этот слаженный танец, но тот пренебрежительно возразил:

— Это была всего лишь демонстрация ловкости, ваша честь, не имеющая ничего общего с настоящим искусством. Когда танцует Цветок Миндаля... А вот и она, кстати говоря!

Цветок Миндаля вышла и встала посреди ковра. Она была одета в белое платье из тонкого шелка с широкими свисающими рукавами; талию перехватывал зеленый пояс. Под этой одеждой не было решительно ничего. Наброшенный на плечи девушки длинный зеленый шарф свисал концами до пола. Единственным украшением волос, собранных в высокую прическу, была белая лилия.

Танцовщица взмахнула рукавами и подала знак оркестру. Флейты затянули какую-то диковинную жутковатую мелодию. Девушка медленно подняла руки над головой, ее ноги не сдвинулись с места, но бедра стали покачиваться в такт музыке. Тонкое платье подчеркивало обольстительную стройность ее юной фигуры; судья про себя отметил, что ему редко приходилось видеть женское тело столь совершенных пропорций.

— Это — танец Феи Облаков! — хрипло шепнул ему на ухо Хань.

Когда защелкали кастаньеты, танцовщица опустила руки на уровень плеч, взяла кончики шарфа тонкими длинными пальцами и, качая руками, заставила газовый шарф вздыматься вокруг себя легкими волнами; верхняя часть ее тела раскачивалась взад и вперед.

Затем звуки циня и скрипок подхватили пульсирующую мелодию; теперь стали двигаться и колени танцовщицы, волнообразное движение распространилось по всему ее телу, но она все еще не сдвинулась с места ни на пядь.

Судья Ди никогда не видел столь завораживающего танца.

Равнодушное, немного надменное лицо Цветка Миндаля с опущенными глазами являло собой разительный и очень эффектный контраст с чувственными извивами гибкого тела, которые, казалось, олицетворяют пламя все сжигающей страсти. Платье спереди распахнулось, обнажив ее изумительные круглые груди.

Судья ощутил сильное чувственное влечение, которое исходило от этой женщины. Он обратил свой взор на гостей. Старый Кан Бо совсем не смотрел в сторону танцовщицы — его мысли витали где-то в другом месте. Но глаза его младшего брата были прикованы к девушке. Не отводя взгляда, он прошептал что-то главе гильдии Вану. Оба улыбнулись украдкой.

— Не думаю, что эти двое обсуждают танец, — сухо заметил Хань Юнхань. Очевидно, алкоголь не притупил его наблюдательности.

Главы гильдий Пэн и Су восторженно смотрели на танцовщицу. Судью Ди поразила напряженная поза Лю Фэйпо. Он сидел абсолютно спокойно, его властное лицо застыло, а тонкие губы под блестящими черными усами были крепко сжаты. Но судья увидел в его горящих глазах странное выражение; ему показалось, что он различает угнездившуюся в них сильную ненависть и вместе с тем — глубокое отчаяние.

Музыка сделалась мягче, она превратилась в нежную, едва слышную мелодию. Цветок Миндаля шла на цыпочках, описывая широкий круг и одновременно кружась сама так, что длинные рукава и газовый шарф охватывали кольцами ее фигуру.

Ритм ускорялся, танцовщица кружилась все быстрей и быстрей — казалось, что ее легкие ноги не касаются пола, словно она плывет среди двух — зеленого и белого — облаков, созданных развевающимся шарфом и трепещущими рукавами.

Вдруг раздался оглушительный удар гонга, и музыка резко оборвалась. Танцовщица замерла, стоя на носках, с поднятыми над головой руками, неподвижная, словно изваяние. Только грудь ее тяжело вздымалась. В комнате стояла мертвая тишина.