Рекс Стаут - Лига перепуганных мужчин [litres]

Исполинская грудь Вулфа поднялась и опустилась. Он вложил в книгу закладку, закрыл ее, водрузил на стол и осторожно откинулся в кресле. Потом дважды моргнул:

– Ну?

Я подошел к своему столу, взял газету и открыл ее на нужной странице:

– Может, и ничего. Уверен, он просто псих. Его зовут Пол Чапин, и он написал несколько книжек. Эта называется «К черту неудачников!». В тысяча девятьсот двенадцатом году окончил Гарвард. Он кривой. Тут говорится, что он доковылял до трибуны на искалеченной ноге, но не говорится на какой.

Вулф поджал губы.

– Неужели, – поинтересовался он, – «кривой» – это сокращение от «кривобокий» и ты используешь это слово в качестве метафоры к «калеке»?

– Не знаю, что там до метафоры, но в моем кругу «кривой» означает «калека».

Вулф снова вздохнул и приступил к процедуре подъема из кресла.

– Слава богу, – заявил он, – времени на дальнейшие аналогии и разговорные выражения у меня нет.

Часы на стене показывали без одной минуты четыре – время подниматься в оранжерею. Вулф встал, одернул жилет, но ему, как обычно, не удалось прикрыть им складку выбившейся ярко-желтой рубашки, и двинулся к двери, но на пороге остановился:

– Арчи…

– Да, сэр.

– Позвони в магазин Мюрже, чтобы немедленно выслали экземпляр «К черту неудачников!» Пола Чапина.

– Возможно, они не смогут. До решения суда книга запрещена.

– Вздор! Поговори с Мюрже или Баллардом. Какой смысл в судебном процессе по непристойности, если не в популяризации литературы?

Он направился к лифту, а я сел на свое рабочее место и взялся за телефон.

На следующее утро, в субботу, после завтрака я какое-то время развлекался с отчетностью по оранжерее, а затем вернулся на кухню допекать Фрица.

Вулф, естественно, до одиннадцати не спустится. Крыша старого особняка из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице, где он проживал вот уже двадцать лет, а последние семь из них и я, была застеклена и разбита на секции, в которых под бдительным присмотром Теодора Хорстмана поддерживались различные температурные и влажностные режимы для десяти тысяч орхидей, выстроившихся рядами на стойках и стеллажах. Вулф как-то заметил мне, что орхидеи суть его наложницы: бессодержательные, дорогостоящие, паразитические и темпераментные. Он доводил их, во всем многообразии форм и окрасок, до пределов совершенства и затем просто раздавал – ни одной ни разу не продал. Его терпение и искусность, подкрепляемые преданностью Хорстмана, приводили к потрясающим результатам и прославили оранжерею в разнообразнейших кругах тех, чьи интересы сосредоточивались на кабинете внизу. В любую погоду и при любых обстоятельствах четыре часа в день на крыше с Хорстманом – с девяти до одиннадцати утра и с четырех до шести дня – оставались непреложными.

В то субботнее утро я в конце концов вынужден был признать, что добродушие Фрица мне не по силам. К одиннадцати часам я снова оказался в кабинете и старательно делал вид, будто там есть чем заняться, если поискать, однако в притворстве преуспел не особо. Меня одолевали следующие мысли: «Леди и джентльмены, друзья мои и клиенты, я вовсе не требую от вас настоящего дела со всякими хлопотами, деятельностью и наживой. Просто подкиньте нам хоть что-нибудь! Я даже выслежу для вас хористку или устрою засаду в ванной на вора зубной пасты, все вплоть до промышленного шпионажа. Все…»

Вошел Вулф и пожелал доброго утра. Просмотр почты много времени у него не отнял. Затем он оставил автограф на паре чеков, что я выписал на счета, отложенные им днем ранее, со вздохом поинтересовался, каков банковский баланс, и продиктовал несколько коротких писем. Я перепечатал их и вышел из дому бросить в почтовый ящик. Когда я вернулся, Вулф, откинувшись в кресле, как раз принимался за вторую бутылку пива, и мне показалось, что я заметил его взгляд из-под прикрытых век. По крайней мере, утешился я, он хоть опять не взялся за эти прелестные снежинки. Я уселся за стол и убрал пишущую машинку.

Вулф начал лекцию:

– Арчи, можно узнать все на свете, что только возможно узнать, если достаточно долго ждать. Единственный недостаток в буддийском недеянии как в способе приобретения знаний и мудрости – это прискорбно малый срок человеческой жизни. Он отсиживает первую строфу первой песни прелюдии и затем отправляется на встречу с… скажем так, с неким аптекарем.

– Да, сэр. Вы хотите сказать, мы всего лишь будем сидеть здесь и многое узнаем.

– Не многое. Но с каждым веком чуточку больше.

– Вы – может быть. Но только не я. Если я просижу здесь еще хоть два дня, то, черт возьми, настолько отупею, что больше ничего не узнаю!

В глазах Вулфа мелькнула слабая искорка.

– Не хотел бы показаться загадочным, но в твоем случае не означало бы это рост?

– Конечно, – проворчал я. – Если бы вы однажды не велели мне никогда больше не посылать вас к черту, сейчас я именно так и поступил бы.

– Хорошо. – Вулф залпом выпил пиво и вытер губы. – Ты обижен. Значит, вероятно, и пробужден. Мое вступительное высказывание было чем-то вроде комментария на недавнее событие. Ты наверняка помнишь, что в прошлом месяце пробыл десять дней в командировке, оказавшейся весьма неприбыльной, и что в твое отсутствие твои обязанности здесь выполняли два молодых человека.

Я кивнул. И ухмыльнулся. Один из них был телохранителем Вулфа от столичного агентства, а другой – стенографом от Миллера.

– Конечно помню. На короткой дистанции смогли управиться двое.

– Совершенно верно. В один из этих дней сюда пришел мужчина и попросил спасти его от нависшего рока. Он выразился не так, но суть заключалась именно в этом. Взяться за его заказ оказалось невозможным…

Я уже открыл ящик своего стола, извлек из него скоросшиватель, пролистал бумаги.

– Да, сэр. Нашел. Я прочитал этот отчет дважды. Он немного обрывочен: стенограф Миллера оказался не слишком расторопным. Он не смог записать…

– Фамилия – Хиббард.

Пробежавшись по напечатанным страницам, я кивнул:

– Эндрю Хиббард. Преподаватель психологии в Колумбийском университете. Приходил двадцатого октября, в субботу, то есть ровно две недели назад.

– Прочти это.

– Viva voce? [1] В устной форме ( лат .). – Здесь и далее примеч. перев .

– Арчи, – Вулф устремил на меня взор, – где ты этому нахватался, где ты научился произношению и что, по-твоему, это означает?

– Мне прочитать эту запись вслух, сэр?

– Но только не громко, черт возьми! – Вулф осушил бокал, откинулся в кресле и сплел пальцы на животе. – Приступай.

– Понял. Сначала идет описание мистера Хиббарда. «Невысокий джентльмен, около пятидесяти лет, острый нос, темные глаза…»