Борис Акунин - Просто Маса

Это правильно, подумал Маса. Если я вытрясу из Курано его патриотическую душу, Мари необязательно видеть эту неприятную сцену.

В комнате охраны оказалось не так темно, как в коридоре. Через окна проникал лунный свет.

Двое слуг спали на футонах у стены. Один, как и предупреждала Мари, лежал прямо поперек неширокой двери.

Маса осторожно повернул ручку. Засова нет. Оно и понятно. Курано в таком возрасте, когда лучше от слуг на ночь не запираться — вдруг сердце прихватит или еще что.

Щель засочилась мягким светом. Маса заглянул.

Несмотря на глухой предрассветный час Курано не спал. В мягком свете старинной масляной лампы было видно низкую постель, белый лист и держащие его узловатые пальцы. Старец читал или что-то рассматривал. При этом тихо бормотал.

— «Суть ее обман, а сущность пустота. Крутись, Сансара», — разобрал Маса, прислушавшись.

Дребезжащий голос повторил трехстишье снова. И снова. И снова.

Сонная мантра — вот что это было. Старинное средство от бессонницы. В прежние времена верили: если не мигая смотреть на картинку с изображением Колеса Сансары и повторять заклинание, рано или поздно уснешь. Медицинский пузырек на тумбочке тоже стоял, но, видимо, сегодня веронала оказалось недостаточно.

Что же, поспать Курано-сенсею нынче в любом случае не судьба.

Толкнув дверь, Маса вошел.

Услышав скрип циновок, лежащий опустил листок.

Он не спросил «кто это?», а лишь сделал сердитое движение рукой. Должно быть, не разглядел в полумраке, что за гость к нему явился. Подумал, кто-то из слуг.

— Здравствуй, сволочь, — громко сказал Маса и сдернул повязку.

Засмеялся, потому что морщинистая физиономия Курано исказилась от ужаса.

— Плохой сон. Лучше бы я не засыпал, — пробормотал старик и ущипнул себя за руку.

Развлекаясь, Маса закачался, словно бесплотное привидение, и замогильным голосом провыл:

— Ты отправил меня на тот све-е-ет, как и твоего благодетеля Тацума-асу, моего отца-а-а.. Но я прислан за тобо-ой. Твое время наста-ало. Тебя ждет самый страшный закуток Ада, предназначенный для подлых предателей. Уууу!

К сожалению, Курано в привидение не поверил.

— Это ты? — взвизгнул он, вскинувшись. — Тебе конец! Сейчас прибежит охрана!

Он ткнул пальцем в какую-то кнопку, и зажегся яркий свет. Причем, кажется, не только в спальне, а сразу во всем доме. Оказывается, здесь все-таки было электричество.

Но охрана не прибежала.

Через несколько секунд, когда глаза приспособились к освещению, Маса приблизился к ложу. Сел на татами, сложил руки на груди.

— Поговорим?

В лице Курано уже не было страха.

— Ты — моя карма, — тихо проговорил старик. — Я понял это сразу, как только тебя увидел.

— Позавчера?

— Нет, шестьдесят пять лет назад. Когда Тацумаса гордо предъявил ученикам своего сына. Я сказал себе: «Мне никогда не возглавить школу. Этот кусок розового мяса обокрадет меня». Во всем виноват ты! Ты сделал меня тем, чем я стал!

Выцветшие глаза горели ненавистью. Маса думал, что из негодяя придется вытягивать правду клещами, а старика было не заткнуть, его словно прорвало.

— Я боролся с собой! Я совершил паломничество в Камакуру к Большому Будде! Я умолял его вытравить из моей души злобу на учителя! Но злоба делалась всё сильнее! Я так старался, я усердно постигал тайны мастерства, а Тацумаса не ценил моей преданности! Он был несправедлив ко мне. И однажды я услышал голос. Он шепнул: «Кто не ценит преданности, заслуживает, чтоб его предали. Делай так, как я говорю, и вознесешься выше облаков». Я послушался голоса. Я потом всегда его слушался, и он меня не подводил. Я поднимался все выше и выше... Но каждую ночь, каждую ночь моей долгой жизни я вижу один и тот же сон. Мост Нихонбаси, и на перилах две головы, мужская и женская, а под ними дохлая макака...

Он содрогнулся, зажмурился, умолк.

— Расскажи, как погибли мои родители, — потребовал Маса, когда пауза слишком затянулась. — Я хочу это знать.

— Очень хочешь? Очень-очень? — бледные губы раздвинулись в язвительной улыбке. — Дайкон тебе. Ничего не скажу. Не доставлю тебе этого утешения. Катись к черту, сын Тацумасы. Делай то, за чем явился, я не боюсь. Наконец-то я высплюсь за все эти годы...

— Ты думаешь, я тебя убью? Нет. Я разоблачу тебя перед всем светом. Много лет ты жил, окруженный почитанием. А теперь все узнают, что ты — гнусная тварь, предавшая своего ондзина и учителя.

Улыбка перешла в злобный, беззубый оскал.

— Никто тебе не поверит! Ни одна газета этого не напечатает! Все главные редактора знают, что такое Данкити Курано и как многое связано с моим именем!

— Даже те редактора, кто на стороне барона Танаки? Он будет рад нанести такой удар по вашей мракобесной клике. А еще я обязательно потолкую с Сандаймэ. Как сын Березового Тацумасы с внуком Тадаки Первого. Можешь не сомневаться. Он мне поверит. И поймет, почему тебе так понадобилось меня убивать. Представляешь, как на тебя посмотрит твой ученик?

— Не посмотрит.

Курано сунул руку под подушку. Она у него была старинная, деревянная, в виде скамеечки. Что-то вынул, поднес ко рту, но Маса вцепился в сухое запястье. Вырвал из скрюченных пальцев маленький фарфоровый фиал. Выдернул пробку, поднес к носу. Пахнуло горьким миндалем.

— Отдай! — прохрипел старик. — Он всегда со мной... Я много раз хотел уйти... Отдай.

И заплакал от бессилия. Смотреть на льющего слезы древнего старца, даже такого нехорошего — тяжелое зрелище. Но Маса представил две головы на мосту Нихонбаси и подавил в себе жалость.

— Настоящий хранитель японского духа не станет умирать легкой смертью. Вон в нише два меча на подставке. Дать, чтоб ты сделал сэппуку?

— У меня не хватит на это сил. Мне восемьдесят восемь лет, — прошамкал несчастный, уставший от своей проклятой жизни человек. — Дай мне умереть, сын Тацумасы! Я расскажу тебе то, что ты хочешь знать. Всю правду, клянусь. Зачем мне врать на пороге смерти? А ты поклянись, что отдашь мой яд. Я хочу уснуть, уснуть. И никогда больше не просыпаться. Не надо мне никакой Сансары!

— А она всё равно вытащит тебя в новое рождение, — мстительно сказал Маса. — И в следующей жизни ты получишь то, что заслужил в этой. Предатели возвращаются в этот мир навозными червями и глистами. Но яд я тебе верну. Если поверю твоему рассказу. Начинай.

И старик начал.

— ...Последним оскорблением, которое я уже не смог вынести, был отказ сообщить мне, в каком убежище Тацумаса укроется от Сарухэя, — подошел к концу своей повести Курано четверть часа спустя. — «Ах, вы не считаете меня достойным доверия? — подумал я. — Ну, тогда я свободен». И я послушался голоса, звавшего меня идти собственным путем. Я убедил мастера, что нужно обратиться за помощью к властям — чтоб стражники устроили в Доме-под-Березой засаду, в которую попадутся люди Тадаки. К тому времени я уже вступил с ним в тайные сношения, но Макака во мне сомневался. Вот когда я предупредил его о засаде, тогда он наконец мне поверил. И дальше действовал, следуя моим советам. Распрощавшись с сенсеем и его спутницами в горах, я отпустил в Эдо остальных учеников, а сам потихоньку проследовал за Тацумасой до самого перевала. Я увидел, где находится убежище, и сообщил об этом Сарухэю. Что там произошло и как именно погибли твои родители, я не знаю. Тадаки сказал, что их изрубила мечом его мартышка, но правда это или нет, я не ведаю. Головы, которые он принес в мешке, были проломлены и покрыты синяками, а у твоей матери обгорели волосы...