Наталья Веселова - Одиннадцатый час

«Вот оно, вот оно, – задыхаясь, твердил он себе. – Вот что такое женщина… Самка… Только культура сделала ее похожей на человека, дала способность рассуждать, совершать поступки… Культура – и ничего больше… А как доходит до дела – выполнять, предназначение – так она становится тем, что есть… Животным со всеми его инстинктами… Любовь, как же… Нет уж, либо ее вовсе нет, и все это сказки, чтоб облагородить скотство, либо она где-то совсем в другом месте… Вот влип-то, что ж делать-то?!».

Вадик жил до ее родов в состоянии полной безнадежности, готов был порой сам завыть, как зверь, а Юля, конечно, не перестала пожирать бумагу, только начала больше тихариться, вот и все… |

Однажды, вспомнил Вадик, к ним пришли их знакомые, муж с женой. Жена тоже ждала ребенка, даже срок оказался приблизительно таким же. Но то, что Надя в положении, можно было понять только по размерам живота. Во всем остальном она была веселой, красивой, ухоженной. Надя аккуратно накрасилась, замаскировав такие же темные пятна, как и у Юли, сделала модную стрижку, маникюр, оделась нарядно, на ней поблескивали украшения… Хотя и беременная – но была это женщина, с которой не стыдно и по улице пройти.

Жены остались в комнате. Юля лежала, как всегда – даже ради гостей не соизволила подняться! – а Надя сидела рядом, рассказывала ей забавные случаи из своей и чужой жизни, пытаясь отвлечь подругу от печальных переживаний. «Вот повезло Пашке, – успел подумать Вадим, следуя за другом на кухню, где предполагалось потихоньку кирнуть. – Хоть и брюхата Надька, а следит за собой, не опускается, взглянуть приятно…».

Но обзавидоваться вконец Вадим не успел, потому что армейский друг его Павел, сразу после первой, не закусывая по обычаю, обхватил голову руками и почти что простонал:

– Хоть бы родила скорей, сучка… Сил никаких нет больше… Вадим почувствовал, что сердце его рванулось и замерло:

«Неужели – то самое?!»

– А что? – невинно спросил он.

– Да так… – мялся Пашка, неуверенно поглядывая на друга. – Может, ты решишь, что я совсем того, но… Тебе не кажется, что беременная баба – это страх что такое, а?

– Ну, так, иногда что-то… – решил пока не признаваться Вадим.

– Везет тебе – иногда! – вскричал приятель. – А мне… Ну,почему я не моряк, говорила же мать – иди после армии в Дзержинку! Ушел бы в море на девять месяцев – и не видел бы всего этого! Как хорошо морякам, Господи… – он широким жестом налил по второй. – Ну, поехали…

Вадим бесчувственно проглотил водку. Он весь напрягся, желая вытянуть из Пашки побольше, сверить с собой. Надо сказать, что до того дня на него находило иногда чувство вины: «Вот, она из-за меня страдает, чтобы ребенка мне родить, а я ею же, как лягушкой, брезгую», – и он тогда впадал в кратковременную депрессию. Вадим небрежно бросил:

– Ну, если ты это о внешних переменах, так ничего страшного… Это ведь на время. Как без пяти минут врач тебе говорю.

– Да знаю я! – крикнул Пашка, но тут же зажал себе ладонью рот, покосился на дверь и зашептал: – Не в этом дело… А дело в том, что… Я понял: нельзя жениться на любимой. На той, которую – боготворишь. Ее и пальцем нельзя трогать… Целовать даже нельзя, не то, что… Потому что этим ты оскорбляешь любовь… Потому что процесс деторождения – от первого поцелуя до родов и дальше – это процесс безнравственный. Похабный, я бы сказал. И то, во что превращается любимая женщина во время беременности, это надругательство над любовью. Или нет: это сама жизнь смеется над нами: вот, смотри, дурак, у тебя там соловьи свистали, луна светила, восторги всякие… И полюбуйся, ради чего: чтобы она, которую ты на руках… Превратилась в эдакого динозавра… Чтобы ваша страсть ее так изуродовала, что ты на нее смотреть без страха не можешь…

– Ну, есть вещи, которые лучше не замечать, – авторитетно бросил Вадим, между тем как внутри у него все сжалось: Пашке страшно смотреть на свою красавицу-жену только оттого, что у нее живот вырос, а что уж тогда о нем, Вадике, говорить! – Можно смотреть на вещи шире и думать, что это процесс прекрасный: там, у нее внутри, невидимо зреет новая жизнь, там целый мир, еще не вышедший наружу… И все это для того, чтобы новый человек – может быть, будущий поэт, ученый…

– Ва-адька-а!!! – шепотом взревел Паша. – Ты совсем дурак или прикидываешься?! Да я на эти романтические сказки, – и он доходчиво показал двумя руками, что именно, – положил!!!

– Да брось ты, – лживо присоветовал Вадик. – Просто натура у тебя слишком чувствительная, и все. Пройдет…

– Да, счастливый ты… Может, я и психую, но… Знаешь, мне теперь не совсем бредом кажется, что в древности часто женили вовсе незнакомых. И ни о какой любви речи не шло. А нет любви – нет иллюзий. Баба рожает, мужик – землю пашет. И никаких опохабленных мечтаний, потому что мечтаний не было, а был закон – Божий и человеческий. По нему и жили, манны сверху не ждали, а каждый делал свое дело. Дети рождались каждый год, женщина практически всегда ходила беременной: необходимо, дети мрут, как мухи, выживает сильнейший, естественный отбор… А потом такая простая жизнь приелась. А знаешь, когда приелась? Когда в женщине разглядели – да что там разглядели! – приписали ей качества! – человека. Когда забыли про ее назначение рожать и рожать. И стали выбирать не по ширине задницы, чтоб больше и без проблем родила наследников, а по «уму», «образованности», «совместимости». И чтоб с лица была ничего. И так уж наша психология переменилась, что мы забыли, для чего вообще баба нужна. А когда вдруг видим истинную ее суть – мы ужасаемся, как чему-то противоестественному. Моя, представляешь… По два кило апельсинов в день жрет! И ничего, не дохнет. Организм, видно, требует. А попробуй я – меня бы «скорая» увезла!

«Хм, апельсины… Что бы ты сказал, если б бумагу!» – усмехнулся про себя Вадим.

– О, скверность, скверность человеческого рода! – продолжал Пашка после третьей. –Да мы ж от рождения уже скверные, от своих матерей! Именно матерей!

– Это еще почему? – на этот раз искренне удивился Вадик.

Пашка придвинулся и заговорил, озираясь на дверь:

– Потому что, если уж все равно необходим этот варварский акт между мужчиной и женщиной, то ей не надо бы… того… Испытывать то же, что и мы. Она бы и так на это пошла, из одного материнского инстинкта. И из страха потерять мужа… Самца-добытчика… Мы – другое дело, нам приманка нужна, у нас ведь отцовский инстинкт отсутствует…

– Да ну?! – пуще изумился Вадик. – Ведь без этого – какой интерес, если она, как бревно?

– Интерес… Да, конечно, интерес… – шепнул Пашка. – А только не с женой бы этот интерес, а со шлюхой посторонней. Не с матерью детей… Потому что как представлю себе, что она теми же грязными лапами, которыми сам знаешь что… Потом младенца