Найо Марш - Последний рубеж. Роковая ошибка

– Обратно в Квинтерн, – сказал Аллейн. – Поиски Противного Клода начинаются с удвоенной силой.

– Смылся-таки?

– Сейчас еще рано делать выводы. Хотя Брюс так считает.

– Да ну его к черту, – с неприязнью в голосе сказал Фокс. – А что там за история?

Аллейн пересказал ему свой разговор с Брюсом и Арти.

– Вот так-так! – задумчиво произнес Фокс, когда он закончил. – Значит, наш парнишка спугнул его. Ну, это совсем другой коленкор.

– Мы должны будем, разумеется, принять во внимание и дуврскую версию, но мне она не очень по душе. Если он рассматривал Дувр как конечный пункт побега, не стал бы расспрашивать Брюса про поезда, он ведь не дурак. Тем не менее проверить надо. Кажется, он как-то связан с магазином канцтоваров в Саутгемптоне.

– Допустим, мы его настигнем, а что мы можем ему предъявить?

– Правильный вопрос. У нас нет ничего, чтобы получить ордер на арест, а без ордера мы можем задержать его максимум на один-два дня по подозрению в контрабанде наркотиков, но эта тема, похоже, уже выдохлась. Не можем же мы прищучить его за то, что он разворотил старый очаг в заброшенной комнате на конюшенном дворе своей мачехи. Неужели парень не нашел там ничего существенного?

– У вас есть что-то на уме, мистер Аллейн?

– Не знаю, Фокс, не знаю. В каком-то смысле – может быть.

Направляясь домой с похорон, Верити мечтала только о том, чтобы, по ее выражению, «задрать ноги» и расслабиться часок-другой. Она чувствовала себя вымотанной и решила, что события последних дней, должно быть, оказались более изнурительными эмоционально, чем она отдавала себе в том отчет. А при дальнейшем размышлении Верити с врожденной честностью мысленно призналась, что и годы дают о себе знать.

«С эгоистической точки зрения, такое состояние имеет и свое преимущество: от тебя меньше ждут», – подумала она, но потом взяла себя в руки. Глядя со стороны, можно было решить, что она по уши завязла в этом скверном деле, между тем как в действительности находилась всего лишь где-то на его обочине, если, конечно, не считать того, что она всегда под рукой у своей крестницы, когда той это требуется.

Сворачивая к воротам своего дома, Верити уже было пришла к этому утешительному выводу, когда вдруг увидела машину Бейзила Шрамма, припаркованную прямо перед входом.

Сам Шрамм сидел за чугунным столиком под липами спиной к ней, однако, услышав звук мотора, развернулся и увидел ее. Когда машина затормозила, он уже стоял рядом и ждал, чтобы открыть ей дверцу.

– Ты, конечно, не ожидала меня здесь увидеть, – сказал он.

– Нет.

– Прости, что докучаю. Если позволишь, я хотел бы сказать тебе несколько слов.

– Едва ли я могу тебе помешать, – непринужденно заметила Верити, быстро прошла к ближайшему стулу и с облегчением села. Во рту у нее пересохло и под ребрами ощущалась какая-то дрожь.

Он взял другой стул и придвинул к ней. Она мысленно видела его как бы в двойном фокусе: таким, каким он был двадцать пять лет назад, когда она по его милости оказалась в глупом положении, и таким, каков он был теперь, – не слишком изменившимся или постаревшим внешне.

– Хочу попросить тебя о большой, очень большой любезности, – сказал Шрамм и выжидательно замолчал.

– Вот как?

– Конечно, ты воспримешь ее как жуткую дерзость. Это и есть жуткая дерзость, но ты всегда была великодушна, Верити, разве не так?

– На твоем месте я бы на это не рассчитывала.

– Что ж, мне остается только попытаться. – Он достал портсигар – серебряный, со скользящим замочком. Этот портсигар подарила ему Верити. – Помнишь? – спросил Шрамм, открыл портсигар и предложил ей сигарету.

– Нет, спасибо, я не курю.

– Раньше курила. Какая у тебя сильная воля! Мне бы, конечно, тоже следовало бросить, но я курю. – Он издал ничего не означающий «светский» смешок и прикурил. У него немного дрожали руки.

«Я знаю, какой версии должна придерживаться, если он спросит, зачем, по-моему, он пожаловал, – подумала Верити. – Но смогу ли я? Сумею ли избежать тех слов, которые позволят ему предположить, будто мне все еще не безразлично? Знаю я такие ситуации. Когда все уже позади, думаешь, какой достойной, спокойной и непоколебимой ты должна была быть, но вспоминаешь, как эта решимость покидала тебя на каждом шагу. Как тогда, когда он меня унизил».

Шрамм тем временем готовил свою амуницию. Даже в период расцвета его привлекательности Верити часто замечала, насколько прозрачными, глупыми и предсказуемыми были его уловки.

– Боюсь, – начал он, – что собираюсь говорить о прошлом. Ты сильно против?

– Не вижу особого смысла в этом разговоре, – бодро ответила она. – Но против ничего не имею.

– Я надеялся на это.

Он помолчал, видимо ожидая, что она предложит ему продолжить, но, поскольку она ничего не сказала, заговорил снова.

– Вообще, ничего особенного на самом деле. Я не собирался придавать этому большого значения. Это просто просьба к тебе сохранять то, что называют «блистательным бездействием», – он снова рассмеялся.

– Да?

– Насчет… Ну, Верити, надеюсь, ты сама догадалась, на какой именно счет, ведь так?

– Я и не пыталась.

– Что ж, если говорить совсем честно и прямо… – Он запнулся на секунду.

– Совсем честно и прямо?.. – Верити не удержалась от того, чтобы повторить его слова, но сумела подавить скепсис в интонации. Однако это навело ее на мысль о другом записном фразёре – мистере Маркосе с его фирменным «если говорить совершенно хладнокровно».

– Это касается того глупого дела, случившегося тысячу лет назад в «Святом Луке», – продолжал между тем Шрамм. – Полагаю, ты уже о нем и забыла.

– Это трудно забыть.

– Знаю, все выглядело дурно. И мне следовало… ну… встретиться с тобой и объяснить вместо того, чтобы…

– Удрать? – подсказала Верити.

– Да. Ты права. Но понимаешь, тут есть смягчающие обстоятельства. Мне чертовски были нужны деньги, и я бы их вернул.

– Но ты их так и не получил. Банк поставил под сомнение подпись на чеке, не так ли? А мой отец не стал выдвигать против тебя обвинения.

– Что было чрезвычайно великодушно с его стороны! Он всего лишь уволил меня и сломал мне карьеру.

Верити встала.

– Было бы смешно и неловко обсуждать это. Думаю, я знаю, о чем ты хочешь меня попросить. Чтобы я пообещала ничего не сообщать полиции. Верно?

– Если говорить совсем честно…

– О, не надо , – перебила его Верити и закрыла глаза.

– Прости. Да, дело именно в этом. Просто они наседают, а я не хочу сам подносить им боеприпасы.

Верити постаралась сформулировать ответ очень осторожно, не торопясь.

– Если ты просишь меня не ходить к мистеру Аллейну и не рассказывать ему о том, что когда ты был студентом моего отца, у нас завязался роман и ты воспользовался этим, как подложенным для перехода через грязь камнем, чтобы подделать подпись моего отца на чеке, то – нет, я не собираюсь этого делать.