Николай Свечин - Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко [СИ litres]

Таким образом, становилось более чем вероятно, что злополучные тысячи находились при покойном в момент убийства.

Обдумывая всесторонне это дело, я логически подошёл к следующему выводу: кто мог знать о нахождении денег у покойного в день убийства? Несомненно, круг таких лиц должен был быть весьма ограниченным. Таким посвящённым лицом являлся, конечно, банк, выдавший деньги, и, вероятно, тот домовладелец с Николо-Песковского переулка, что собирался совершить купчую с покойным Козыревым. Разумеется, это последнее предположение было достаточно проблематично, но отказать ему в известной степени вероятности было трудно. Я временно направил все усилия розыска именно в эту сторону, оставив банк в покое, так как его кассир и бухгалтер – многолетние, ничем не запятнавшие себя служащие, ежедневно выдававшие и получавшие огромные банковские суммы, не внушали мне подозрения.

Я начал с меры примитивной, слепо рассчитывая на удачу: я приказал мне доставить списки всех домовладельцев Николо-Песковского переулка. Переулок был невелик, и от Арбата и, кажется, до Собачьей Площадки [94] Площадь, существовавшая в Москве до 60-х годов ХХ века, на пересечении Кречетниковского, Дурновского, Борисоглебского, Собачьего, Малого и Большого Николо-Песковских переулков и улицы Большой Молчановки. оказалось домов тридцать. Я лихорадочно принялся прочитывать имена и отчества домовладельцев, но, увы, ни одного Николая Борисовича среди них не значилось.

Итак, Николай Борисович не значился домовладельцем, но почему бы не оказаться ему сыном, братом, родственником или просто приятелем такового? Одно было лишь несомненно, что убийца о восьмидесяти тысячах узнал, по всей вероятности, от собственника продаваемого дома. Словом, вопрос сводился всё к тому же – требовалось разыскать продавца дома. Я составил следующий план: выбрав десяток ловких агентов, я поручил им обойти все дома Николо-Песковского переулка и осторожно, как бы невзначай расспросить всех швейцаров и старших дворников, не продаёт ли хозяин их дома? Дав моим людям 48 часов для выполнения этой задачи, я тем временем занялся подробным разбором всех документов, изъятых из письменного стола убитого Козырева. Этот просмотр мне ровно ничего не дал: старые многолетние счета, предложения о продаже домов, многочисленные деловые письма, касающиеся покупок недвижимостей, – словом, сухой деловой материал, не проливающий света на интересующий меня вопрос. Через двое суток от посланных мною людей стало известно, что всего лишь два дома на Николо-Песковском продаются: 7-й и 16-й. Первый принадлежит генералу Осинскому, второй – коммерции советнику Сотину. Оба дома продаются уже в течение нескольких месяцев. Получив эти сведения, я призадумался. Положение мне рисовалось так: если генерал или коммерции советник замешаны в этом убийстве и получили деньги от Козырева, то, пополнив эти свои ресурсы, они или откажутся вовсе от немедленной продажи дома, или загнут за него явно несообразную высокую цену. Между тем, покойный Козырев намеревался купить дом по весьма сходной, как он говорил, цене. Таким образом, надлежало дипломатично расспросить и генерала, и советника. Эту миссию я взял лично на себя. Изменив несколько свою внешность, явился сначала к генералу под видом покупателя и любезно заявил ему, что слышал от Александра Семёновича Козырева о продаже вашим превосходительством домика. Он ответил:

– Никакого Козырева не знаю, а дом действительно продаю.

Посидев у него минут десять, поговорив о цене и прочих подробностях, я проехал к коммерции советнику, и этот не стал отрицать своего желания продать дом и, будучи, видимо, весьма экспансивным и болтливым человеком, тут же торопливо принялся мне рассказывать о Козыреве, чуть услышав его имя:

– Вы не поверите, какая страшная история приключилась со мной. Мы с Александром Семёновичем совсем было уже договорились и не только в цене сошлись, но в прошлый понедельник должны были у нотариуса всё дело покончить, как вдруг в понедельник с утра, прости Господи, напасть на меня стряслась. Ну, словом, извините, живот схватило, да так, что просто мир Божий стал не мил. Прямо вроде холеры. Ну, уж, конечно, какие тут нотариусы? Я позвонил Александру Семёновичу Козыреву, извинился, объяснил, в чём дело, и просил как-нибудь отложить сделку до завтра. Не хотелось ему. Однако пришлось согласиться. Вдруг на следующий день узнаю, что накануне вечером бедняжка Александр Семёнович, Царство ему небесное, не то помер собственной смертью, не то убит злодеями. Так я со своим домом на руках и остался.

– А за сколько же вы его продаете?

– Да цена всё та же – 175 тысяч. Александр Семёнович должен был перевести на себя закладную в 100 тысяч. Мне же он должен был доплатить 75 тысяч рублей.

Я обещал навести справочку у старшего нотариуса и дня через два заехать для детального осмотра дома. На этом мы расстались.

Я был в отчаянии – мой план провалился, и я явно был на ложном следу, так как по наведённым правкам репутации и Осинского, и Сотина оказались безупречными, к тому же никаких Николаев Борисовичей они не знали, вернее, не встречали за последние истекшие месяцы.

Эта неудача, однако, не остановила меня. Отложив текущую работу, я всецело продолжал заниматься делом Козырева. Мною было решено подробно ознакомиться с содержанием тех нескольких десятков писем, что были извлечены из несгораемого шкапа. Я не делал этого до сих пор, так как письма эти были написаны все одной и той же рукой (причём почерк был их женский), следовательно, я предполагал, что то была переписка какого-либо интимного свойства, а отнюдь не делового, могущего пролить свет на таинственное убийство. Целых три дня употребил я на чтение и разбор этих женских посланий. Автором их была некая Нади́н, любовница Козырева. Письма эти являлись как бы ответами на письма покойного и явно дышали неискренностью, манерностью и хитростью. Но что удивило меня – это, видимо, полная осведомлённость корреспондентки в денежных делах Козырева. Он, скрытный с семьёй, не имел тайн от этой женщины, по-видимому, часто советовался с ней. Но что решительно приковало моё внимание – это три письма за последние 2 месяца, в которых Надин не то полуоправдывалась, не то умышленно разжигала ревность влюблённого Козырева. Тут дело шло о каком-то Николашке. В первом по времени письме Надин отвечала: «Слухи, дошедшие до тебя о каком-то Николашке, вздорны. Разумеется, принимая во внимание нашу разницу лет, было бы неудивительно с моей стороны обзавестись «юнцом», но этого пока нет».

В другом письме она писала:

«Как ты мне надоел со своим Николашкой. Пойми ты, наконец, одно, что в тот день, когда я обзаведусь таковым, скрывать от тебя этого не стану. Впрочем, вообще не советую тебе так часто наводить меня на эту мысль – как бы в самом деле я не соблазнилась ею».