Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 8. Дело об игральных костях

— Не более ужасно, чем рождение, — сказал Мейсон. — Просто мы не можем ее постичь, точно так же как не можем постичь и жизнь. Или ночное небо. Если бы мы обладали зрением, способным видеть всю схему жизни, мы бы воспринимали смерть как награду.

Она внимательно посмотрела на него.

— Продолжайте, пожалуйста. Если бы вы только могли сказать что-то практичное или разумное. Я уже наслушалась столько утешающих глупостей типа «что ни делается, все к лучшему», что сыта ими по горло. Ну как это может быть к лучшему? Ерунда!

— Предположим, вы можете помнить только события одного дня. Встали утром — и никаких воспоминаний о том, что было вчера. Вы полны энергии. На траве роса. Солнце сияет ярко и приветливо. Поют птицы, вы чувствуете, как прекрасна природа. Затем солнце поднимается выше. Вы начинаете ощущать некоторое утомление. К полудню вы уже устали, солнце затягивают облака. Раскат грома, и небеса, которые были столь безмятежны, становятся угрожающими. С них низвергаются потоки воды, кажется, они хотят смыть вас с земли. Сверкает молния, гремит гром. Вы в ужасе.

Затем облака рассеиваются, появляется солнце. Воздух вновь чист и прозрачен. Вы чувствуете себя увереннее. Но вдруг замечаете, что тени становятся длиннее. Солнце уходит. Темнеет. Вы в смятении и ждете, что будет дальше. Вы не столько испугались, сколько устали. Природа, которая была когда-то столь прекрасна, предала вас. Вы изо всех сил боретесь, чтобы сохранить в себе веру в ее неизменность, но это — заранее проигранная битва. Влюбленные, которые вместе с вами сидели вокруг костра, являют все признаки усталости. Их головы опущены, они в изнеможении растянулись на земле. Их глаза закрыты, они в забытьи. Вам тоже хочется лечь, но вы чувствуете: стоит вам это сделать, как вы погрузитесь в такое же бессознательное состояние… — Мейсон остановился, улыбнулся и сказал: — Мои слова кажутся вам неубедительными, но вы знаете: все эти признаки — часть жизни. Вы знаете, что это забытье — всего лишь сон. Вы знаете, что после нескольких коротких часов вы проснетесь совершенно освеженная, что будет рассвет, будет сиять солнце и будут петь птицы. Вы знаете, что гром и полыхание небес — это явления природы, перемещение воды из океана в горы, оно наполняет ручьи и реки и заставляет зеленеть урожай. Вы осознаете, что сон — это способ, каким природа дарует вам силы для нового дня, что бесполезно длить бодрствование в ночное время — природа помогает вам жить. Но допустим, вы этого не понимаете? Допустим, вы можете видеть только то, что вмещают пределы одного дня?

Она медленно кивнула. Потом из ее груди вырвался глубокий вздох.

Мейсон сказал:

— Вот так и жизнь. Нам дано видеть только от рождения до смерти. Остальное скрыто от наших глаз.

— Черт меня побери, — сказал Дрейк, уставившись на Мейсона.

— В чем дело, Пол?

— Никогда не знал, что ты мистик.

— Я не мистик, — улыбнулся Мейсон. — Это всего лишь дополнение к тому, что можно назвать «юридической логикой», приложением к схеме существования. Обычно я так не рассуждаю. Сейчас я завел этот разговор только потому, что он, мне кажется, необходим для миссис Грили.

— Мистер Мейсон, не могу вам передать, насколько мне стало легче. Ваши слова очень убедительны. Я… я думаю, ко мне вернулась былая вера в жизнь, — с чувством произнесла миссис Грили.

— Мне кажется, вы никогда ее не теряли, миссис Грили. Просто сейчас вам трудно. Вы ведь хотите, чтобы надежда и вера вернулись к вам как можно скорее?

— Не знаю, — сказала она. — Ох, мистер Мейсон, не могу вам передать, как вы меня успокоили. В конце концов, смерть — всего лишь сон. Ее приход неизбежен. Мне стыдно за себя, мистер Мейсон, — я усомнилась в естественном ходе вещей. Я была… Сюда кто-то идет?

— Должно быть, лейтенант Трэгг, — сказал Мейсон. — Вы его знаете.

— О да.

В коридоре слышался звук быстрых шагов, затем раздался стук в дверь. Мейсон кивнул Дрейку, тот отворил дверь, вошел Трэгг.

— Сожалею, но меня задержали, — сказал он. — Добрый вечер, миссис Грили. Надеюсь, вы не считаете нас всех бесчувственными истуканами?

— Нет, я все понимаю. Хочу показать вам эти вещи.

Она взяла чемодан, который Мейсон протянул ей,

поставила его к ногам, раскрыла и вытащила смятую рубашку. Спереди на сильно накрахмаленной рубашке виднелась ярко-красная полоска длиной примерно пять дюймов. Выше был заметен смазанный отпечаток полуоткрытых губ.

Мужчины склонились над этими отпечатками.

Трэгг сказал:

— Смотрите, тут ясно видно место, где к рубашке был прижат палец, испачканный помадой, затем палец скользнул вниз и в сторону. Она пыталась оттолкнуть мужчину.

Мейсон кивнул.

Трэгг взглянул на чемодан.

— Вы принесли что-нибудь еще, миссис Грили?

— После того как мистер Мейсон спросил меня про смокинг, я его тщательно осмотрела. На нем — никаких пятен.

Трэгг забрал у нее смокинг и поднес его к лампе. Через пару минут он взглянул на Мейсона:

— Насколько я могу видеть — ничего.

— Разве на смокинге не должно было остаться каких-то следов, если… если та девушка говорит правду? — спросила миссис Грили.

— Вероятно, должно.

— У нее было несколько порезов, не так ли?

— Совершенно верно, в нескольких местах.

— А если мой муж вел машину, он должен был сидеть слева. То есть с той стороны, на которую опрокинулась машина. Девушка оказалась на нем. Ему пришлось выбираться из-под руля, выкарабкиваться из-под лежащей в бессознательном состоянии женщины, протискиваться через окно… Мне кажется, на его одежде должно быть немало пятен.

— Да, — согласился Трэгг, — это верно. Куда вы клоните, миссис Грили?

— Я принесла вам рубашку, потому что нашла ее, потому что это улика. Я подумала, это мой долг… ну, вы понимаете. Мы с мужем убыли очень близки. Не хочу казаться сентиментальной, 7не хочу поддаваться чувству жалости к самой себе и не хочу навязывать личное горе посторонним людям, но я хочу справедливого решения.

— Вы его получите, — сказал Мейсон.

Она благодарно улыбнулась.

— Все же я не понимаю, миссис Грили, — заговорил Трэгг. — Несмотря на это вещественное доказательство, вы все же продолжаете думать, что ваш муж не сидел за рулем той машины?

— Да, я так думаю.

— Боюсь, я вас не понимаю, миссис Грили.

— Эдлер не вел бы себя так, как тот человек за рулем машины.

Трэгг указал на рубашку:

— Вы хотите сказать, что он не пытался ее поцеловать?

— Ах, это? — Она небрежно махнула рукой. — Ерунда. Он пил. Чувствовал себя раскованно. Девушка позволила себе некоторую вольность — ну, то, о чем она говорила; может быть, пококетничала с ним. Не знаю. Мне все равно. Эдлер не был святым. Но в одном я уверена: он ни за что не удрал бы из машины, оставив бесчувственную девушку за рулем. Этого он бы не сделал.