Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 7. Дело сердитой девушки

— К докторам сейчас не обращаетесь?

— Да нет. Устал платить им бешеные деньги. Ведь результат — такой мизерный. Конечно, когда человеку вдруг становится плохо, врач поможет. А уж если заработал за долгую жизнь что-то хроническое, доктора не помогут. И они это знают. Они сюсюкают с таким больным, как с маленьким ребенком, чтобы как-то подбодрить. Но — к черту все это! Хватит с меня! Со мной никогда не сюсюкали, а сейчас и подавно мне этого не надо. У последнего доктора, к которому я обращался, я спросил прямо, без обиняков, будет ли улучшение от его лечения. Так он взбесился и сказал, что я никогда не поправлюсь и что со временем возможно и ухудшение. Я прошел полное обследование и последние месяцы чувствую себя значительно лучше, чем когда-либо прежде. Но ноги все время держу в тепле.

Трэгг смотрел на Карра с отстраненным любопытством, будто рассматривал некий диковинный экспонат в стеклянной банке. Потом перевел задумчивый взгляд на Мейсона и вдруг неожиданно проговорил:

— Что ж, прошу прощения, что потревожил вас, мистер Карр. Мне необходимо было завершить допрос. Простая формальность! Возможно, вас больше не придется беспокоить. Сочувствую вашим страданиям и надеюсь, что не очень их усугубил.

— Ничего, — милостиво кивнул Карр. — Приятно поговорить с умным человеком. Я боялся, что сюда ворвется какой-нибудь грубый, неотесанный и угрюмый полицейский, будет задавать уйму глупых вопросов. Для вас — пожалуйста, я всегда дома. Приходите в любое время.

— Благодарю вас, — сказал Трэгг. — Об этом я позабочусь в случае надобности сам, так что вам не придется знакомиться с новыми людьми из полиции.

— Очень любезно с вашей стороны, лейтенант, — поблагодарил Карр. — Но для установления истины я всегда готов…

— Так, — вдруг сказал Трэгг с деланным безразличием, почти уже выходя, — а как насчет… Роднея Уэнс-тона? Он…

— Просто слепец, — прервал его Карр. — Это — мой пасынок. Прожигает жизнь где угодно — на пляже, в ресторане… Телефон у меня на его имя, на двери табличка — тоже с его фамилией. По сути, он снимает эту квартиру. Я сделал это намеренно, чтобы самому оставаться в тени. Когда разносчики мелкого товара заходят сюда и спрашивают мистера Уэнстона, мы можем сказать им чистую правду, что его нет и когда будет — не знаем. Я говорил уже, что не хочу, чтобы меня беспокоили. Уэнстон у меня вроде прикрытия.

Казалось, Трэгга вполне удовлетворило это объяснение. Он участливо кивнул:

— Я вас хорошо понимаю. Что, у вас есть какая-то особая причина избегать людей, мистер Карр?

— Конечно, есть, — поспешил ответить Карр. — Я — нервный, раздражительный. Врачи рекомендуют мне не растрачивать нервную энергию. Но мне это не удается, когда я встречаюсь с людьми, особенно незнакомыми. Чужие задают чертовски много вопросов. Сочувствуют, конечно, но очень много говорят. Приходят и подолгу задерживаются. Не люблю малознакомых людей.

— Да, и поэтому полагаю, — добродушно рассмеялся Трэгг, — чем меньше я задаю вопросов и чем короче мое пребывание здесь, тем более благоприятным будет мнение обо мне.

— Чушь, — взорвался Карр. — Я не имел в виду вас, лейтенант. Вы вообще ни при чем. Вы здесь по делу.

— В любом случае мне надо идти, — сказал Трэгг. — Наверное, мне не придется вас больше беспокоить, мистер Карр.

Мейсон проводил Трэгга взглядом до выхода, заметно помрачнел и закурил сигарету. В окутавшем его дыму он оставался удрученным и озабоченным, пока звук захлопнувшейся внизу двери вроде не смягчил возникшее напряжение.

— Зачем надо было говорить ему, Мейсон, — тут же упрекнул его Карр, — о двух выстрелах и о времени?

— Это послужило бы хорошей маскировкой, — ответил Мейсон. — Если бы сработало, конечно.

— А что, разве не сработало?

— Не знаю.

— Почему вы считаете это хорошей маскировкой?

— Да потому, что, когда полицейский прорабатывает версии какого-то дела, он разговаривает со многими свидетелями. Из их показаний складывается достаточно четкое представление о том, что произошло и когда. Естественно, полицейскому приятно и внимание газет, поэтому он хорошо ладит с журналистами, иначе никогда не останется на работе в полиции. Газеты следят за этим; поэтому, когда вы просите человека, подобного лейтенанту Трэггу, не сообщать вашего имени для газет, для него это пустой звук, но если вы даете показания, которые расходятся с фактами в том деле, которым он в данный момент занимается, тогда-то уж он сам будет заботиться, чтобы ваше имя не попало в прессу.

— Почему же?

— Потому что, если газеты утверждают, что вы припоминаете ход событий не так, как свидетельствуют другие, или ваши показания резко расходятся с их, это значит, что лицо, действительно совершившее убийство и разыскиваемое полицией, получает поддержку. А это в свою очередь значит, что когда преступника арестовывают, то его адвокат уже знает, куда ему отправиться, чтобы найти свидетеля, который будет противоречить свидетелям обвинения.

Лицо Карра расплылось в улыбке.

— Умно! — удивился он. — Ничего не скажешь. Вот почему мне нужны были только вы, Мейсон. Хорошо соображаете… И быстро!

— Ну, не слишком-то обольщайтесь на этот счет! — предупредил Мейсон. — Потому что в данном случае, как мне кажется, это не сработало.

— Почему же? — нахмурился Карр.

— Трэгг чертовски умен. Этого человека не проведешь.

— Полагаете, он разгадал вашу тактику?

— Я почти в этом уверен, — сказал Мейсон, — но меня беспокоит не это.

— А что?

— А то, — сказал Мейсон, — как он с ходу начал проявлять сочувствие и говорить, что позаботится лично, чтобы репортеры вам не досаждали.

— А разве это не то, что нам надо в данный момент?

— Да, надо, кроме одного, — сказал Мейсон.

— Чего же?

Мейсон взглянул на одеяло, наброшенное на колени Карра.

— Если что-нибудь, связанное с вашей инвалидностью, — сказал он, — даже частично является вымыслом, которым вы пользуетесь для приобретения собственного алиби, и если состояние ваших ног таково, что вы можете ходить, то лейтенант Трэгг в первую очередь заинтересуется именно вами в качестве подозреваемого, отдав «предпочтение» вам перед остальными.

Лицо Карра, все время перекошенное в неприятной ухмылке, пока Мейсон излагал ему свою теорию относительно реакции Трэгга, неожиданно переменилось: на нем заиграла улыбка облегчения.

— Что касается этого, — бодро заявил он, — тут я могу предоставить вам абсолютно достоверное подтверждение, мистер Мейсон: ходить я и в самом деле не в состоянии. Мои ноги не в состоянии испытывать никакой нагрузки. Я даже не могу переместиться из коляски в постель и обратно: меня надо поднимать. Не могу без посторонней помощи добраться до телефона.