Юлия Ефимова - Никогда не играйте в смерть

Макар повез арестованную в участок, а Петр шел обратно в пансионат и думал, что ж за любовь-то такая больная, которая заставляет людей творить такое. Не любовь это вовсе, пусть не оправдывают эти людишки свои ужасные поступки таким святым словом, пусть не марают его. Ради любви можно горы свернуть, можно всех победить, можно полмира пешком пройти. Любовь помогает жить, заставляет радоваться и возвращает веру. А убить можно только из жадности, ведь Женя сама решила, что Саша ее собственность, и она не захотела своим делиться, пожадничала.

Из тяжелых раздумий его вывел голос.

– Добрый день, господин следователь, – он не заметил, как к нему подошла Анна Заливная. Выглядела она лучше, чем утром, можно сказать, хорошо, если это слово к ней вообще применимо. Завязав свои длинные локоны в большую шишку, видимо, она более ничего с ними без парикмахеров сделать не смогла, она стала похожа на председателя какого-нибудь президиума в советском колхозе.

– Здравствуйте, Анна Николаевна, прекрасно выглядите, – попытался быть вежливым Петр.

– Не утруждайте себя любезностями, – перебила его Заливная, – я знаю, что мир красотою не спасу, причем никогда, а моя глупая самоуверенность – это лишь защитная реакция. Так что сейчас, поняв, что я адекватна, давайте вы меня спросите все, о чем хотели.

– То, что на площадке была инсценировка смерти Облачных, мы с вами возьмем как аксиому и спорить не будем, – начал Васечкин, – у меня же вот какой вопрос: почему было столько цветов, такие порядки в гостинице «Онизак»?

– Странный вопрос, ну да ладно. Это маленькая слабость Татьяны Облачной, она просто обожала цветы. Они окружали ее повсюду, где бы она ни находилась, дома, в гостинице и даже в ресторане. Она могла любоваться бесконечно этими цветастыми палками, простите, но я их терпеть не могу. Причем это было сродни мании, ей недостаточно было нескольких горшков, ей надо было, чтоб все пространство было заполнено ими. Я думаю, она в гробу перевернулась, когда ей на могилу положили жалкие гвоздики, – последнюю фразу Анна сказала с жалостью и презрением.

– А кто их хоронил? – уточнил Васечкин.

– Мы, – просто ответила Анна.

– Татьяну и Александра Облачных отравили удобрением для этих же самых орхидей, дорогим удобрением, которое не купишь просто так на рынке, его заказывать можно только в Бельгии, и на флаконе были отпечатки только Татьяны, что и послужило для подтверждения версии самоубийства. Скажите, вы знали про этот флакон?

– Да, – сказала Анна, и мысли ее унесли в прошлое, туда, где начались несчастья.

– Друзья, – сказала Татьяна, она сегодня была чересчур возбуждена и постоянно ходила по комнате, – посмотрите, какими чудными орхидеями украсили сегодня наш номер. А вот эту я всегда вожу с собой, это моя гордость, Башмачок Ротшильда, и сегодня она расцвела, представляете?

– Боже, Таня, как скучно, у тебя куча орхидей, они постоянно цветут, что тут такого? – возразила Анна.

– Аня, ты плебейка, эта орхидея цветет раз в пятнадцать лет, поэтому сегодня это событие уникально. Вы все жуткие везунчики, что можете лицезреть это.

Анна Заливная не выдержала и подошла посмотреть на цветок поближе, но даже на близком расстоянии она не увидела ничего необычного. Совершенно невзрачный цветок желтого цвета с бордовыми вкраплениями и листочком посередине в виде носка башмачка бордового цвета. Рядом стояли и красовались более яркие представители данного вида.

– А все это благодаря вот этому удобрению, которое я выписала из Бельгии специально для этого красавца, оно очень дорогое и очень редкое. Раньше это удобрение называли «смерть аристократа».

– Это почему же? – казалось, что только Анне интересен этот разговор. На самом деле и она делала это из вежливости.

– Потому что в каждом аристократическом доме положено было иметь орхидеи и удобрения для них. Но они иногда использовались не по назначению.

– Это как? – это уже спросила Светлана Ронина, наконец, поддержав скучный разговор.

– Им травили этих же аристократов, удобрения очень токсичны, но без вкуса и без запаха. В девятнадцатом веке это было мейнстримом, – сказала Татьяна и кинула бутылек в раскрытую сумочку.

– Наверное, еще и поэтому все подумали, что это самоубийство, она вроде как нас подготавливала к этому, – продолжила свой рассказ Анна, но, подумав, добавила, – или просто нечаянно навела кого-то на эту мысль.

– Спасибо, вы мне очень помогли, – сказал Васечкин и, не прощаясь, ушел, полностью погружен в свои раздумья.

Вера сидела в саду и мечтала о жизни. О том, как они с Макаром обязательно построят свой дом на берегу моря, а он будет по выходным учить детишек плавать.

«Фу, Вера, – остановила она себя, – ты прям как деревенская дурочка, думаешь, провел с тобой парень ночь, значит, должен на тебе жениться. Может быть, Макар не захочет, чтобы ты стала его женой. Будь немного взрослей, веди себя достойно».

В это время к ней на лавочку подсел следователь и, посмотрев по сторонам, спросил:

– Дорогая Вера, я уже понял, что кулона, который вам подарил тот мужчина, давно нет, но вот какая мысль мне сейчас пришла: вы же девочка, вы наверняка сфотались перед тем, как нести его в ломбард?

Вера, покраснев до корней волос, произнесла:

– Да, сфоталась, – и стала рыться в телефоне.

– Очень хорошо получились, – оценил фотку Васечкин, – скиньте мне ее, да не краснейте вы так, мне не для личного пользования, мне для дела.

Яркое крымское солнце светило, нежно пробиваясь сквозь листву кипарисов. Алексей, или Лешик, как называла его мама, сидел на лавочке возле могилы родителей и в первый раз за двадцать шесть лет не плакал, а размышлял о жизни.

Почему так бывает, что мы выбираем не тех людей? Мама, красавица и умница, выросла в семье врачей, окончила педагогический институт по профессии учитель начальных классов. Такая не должна была даже посмотреть в сторону отца, хулигана из семьи алкашей, который-то и ПТУ окончил с трудом. Но мама, как говорится, понизила планку, а ведь ее жизнь могла сложиться совсем иначе. Мать Леша любил и боготворил, потому что видел, как она ломается от жизни с отцом, и жалел ее. Сначала она начала выпивать с отцом, «чтоб он не бегал пить к друзьям», как говорила она. За это, унюхав у нее утром перегар, директор уволил ее из школы с волчьим билетом. Устроиться получилось только в садик, и то нянечкой. Лешика она меньше любить не стала, а вот себя – да. Она перестала ухаживать за собой, стала материться и вытирать сопли рукавом. В итоге, снизив планку изначально, она и сама упала. Если бы ее родители увидели ее такой, какой она стала к сорока годам, то сошли бы с ума от горя, но они были оба мертвы к моменту падения, поэтому никто не удивлялся. А что удивляться, сказали бы их соседи, он сантехник, она нянечка, два сапога – пара.