Юлия Ефимова - Робкий ангел возмездия

– Я понимаю, что к твоим сорока годам у тебя совсем нет опыта, вот я, к примеру, в твои годы была трижды замужем и, хочу заметить, уже миллионершей. Лёля в свои тридцать пять в первом разводе, дай бог не последнем, имеет квартиру в центре, должность и прекрасного сына десяти лет, – когда Марго хвалила Лёльку, та расцветала, выпячивала грудь и еще презрительней смотрела на Маню.

– Хотя, учи тебя, не учи, все одно, – печально продолжила тетя. – Ты хоть к ужину оденься, как подобает, не опозорь нашу семью.

На этих словах в дверь вошли припозднившиеся племянники Илья и Марика, родные брат и сестра с разницей в возрасте пятнадцать лет, шумно гогоча, ворвались в пространство гостиной, спасая Маню от расстрела обидными высказываниями тетушки.

– Тетя Марго, – Илья первым кинулся к тетушке и начал целовать ей руки, – благодетельница, ты спасла меня от нудных походов по магазинам в поисках подарков к Новому году двум чудовищам, которые именуются моими дочерьми.

– Тебе, Илья, пора менять очки, – тетушка была, как всегда, в своем репертуаре, – они делают из тебя подростка.

– Но, Марго, это «Булгари».

– Да хоть «Гуччи», ваш отец со своими деньгами не приучил вас, что бренд – это только полдела, должен быть еще и вкус. Вот хотя бы посмотри на свою младшую сестру, ей двадцать пять, а одевается она, будто ей шестнадцать. Мне кажется, твоим родителям надо было предохраняться на старости лет, здравствуй, Марика, и вытащи жевательную резинку изо рта, не раздражай меня.

Пока Марго занялась вновь прибывшими, Маня потихоньку поднялась к себе в комнату и закрылась. Простыни еще помнили тепло, Маня уткнулась в них носом и счастливо уснула.

Марго Бёркс, а в девичестве Рита Денисова, всегда знала, что ей делать. Даже в детстве, когда в своем послевоенном детстве, засыпая на матрасе, туго набитом сеном, которое они с братьями каждую субботу меняли, и поэтому он был мягче, чем ватная подушка, та от времени превратилась в камень, уже тогда она знала, что делать. Когда в восемнадцать лет выходила замуж за болгарина и уезжала из страны, наверняка зная, что навсегда, а слезы матери и крепкие объятия отца рвали ей сердце, то и тогда она знала, что делать. Это чувство было самой постоянной составляющей всей ее жизни. Сейчас, сидя на своей Родине, в доме, который построила она, в комнате, которую она называла своим будуаром, это была самая шикарная спальня в этом доме, с собственной ванной и кабинетом, она впервые в своей жизни не знала, что делать.

Звонок, который вверг ее в ступор, прозвенел за полчаса до званого ужина, и сейчас еще можно все изменить, но вот сможет ли Марго после этого спокойно жить – это вопрос риторический. Раньше она много курила, очень много, прикуривая одну сигарету от другой, это, как ни странно, помогало ей размышлять и принимать правильные решения. Но возраст берет свое – десять лет назад ей пришлось бросить, организм требовал уменьшить дозу никотина, решив заменить это модным в Европе вейпом, по сути, Марго поменяла одну вредную привычку на другую. Разница была лишь в том, что теперь вокруг нее пахло не табачным дымом, а персиком, лавандой и мятой. Сейчас ей, как никогда, было необходимо подумать, как назло, чудо-машинка стоял на подзарядке, в принципе, можно было парить и так, это возможно в модификации ее аппарата, но тогда пар выходил вялым и прозрачным, не приносящим удовольствия. «Пора покупать новый, – думала Марго, – часто стал разряжаться этот говнюк». Стук в дверь заставил её вздрогнуть. «Пора брать себя в руки, чего ты боишься, тебе семьдесят лет, в конце концов, твои трое мужей на небесах уже заждались тебя, наверное», – грустно сама с собой пошутила она и своим обычным тоном ответила:

– Войдите.

– Марго, приехал парикмахер-визажист приготовить тебя к ужину, – просунув голову в будуар, сказала Лёлька.

– Зови, – скомандовала та, – и подай мне мою электронную трубку, буду думать.

Все, что касалось Марго, всегда все было на высшем уровне. К семи часам стол был накрыт по всем правилам этикета, приглашенный официант раскладывал салфетки, приборы и тарелки, которые занимали свое, только им предназначенное, место. Столовые приборы разложены строго симметрично. Центр стола четко выделен, там стояла великолепная утка, запеченная целиком. Бокалы под вино и аперитив, вилки, ножи строго разложены под меню сегодняшнего вечера.

Маня, надев свое праздничное платье, бардовое, с белым воротником, и белыми манжетами, и юбкой плиссе, выглядела как учительница младших классов. Уложив самостоятельно волосы, как ей показалось, очень даже красиво, она уже ходила вокруг стола. Манюня очень переживала, она боялась, что Фома не знает, какой вилкой есть салат, какой нож для рыбы, что на тарелке для хлеба, которая стоит слева, лежит салфетка и что ее нельзя ни в коем случае заправлять за воротник одежды, а также как правильно складывать приборы после еды. Для Мани это было нестрашно, она и сама не очень любила все эти тонкости этикета, но вот остальные будут смеяться над ним, как только он даст им хоть малейший повод.

– У нас на ужин сегодня улитки, – это была, конечно, Лёлька, она словно прочитала Манины мысли и решила не ждать до ужина, а начать смеяться прямо сейчас. – Твой дед хоть знает, что такое улитки? Ты бы предупредила, а то начнет глотать целиком.

Лёля была в ударе, у неё, как никогда, получались колкости, видимо, настроение на нуле. Маня решила промолчать, лишь негромко заметила:

– Он не дед.

Вниз спустился Илья, он был без очков, на Манин безмолвный вопрос ответил:

– Линзы надел, ты же знаешь Марго, легче согласиться.

Но вот кому было просто все равно – это Марике, она спустилась со второго этажа в еще более эпатажном наряде, что-то яркое и бесформенное мешком висело вверху и белые, почти прозрачные лосины обтягивали ее худые, как спички, ноги. От всего этого пахло брендом, но не вкусом.

– Если бы не мамины мольбы, меня бы здесь вообще не было, – сказала Марика, которая была молода, красива и, как все мажоры, бесшабашна.

– Была бы твоя воля, то ты бы из клубов не выходила и поглощала спиртное тоннами, – резко оборвала ее Лёлька.

– Не трогай сестру и завидуй молча, – миролюбиво вступился Илья за младшую, – пусть живет, как хочет, в отличие от тебя, да и от меня тоже, она может себе это позволить.

– Ты взрослый и, по-моему, неглупый мужик, ты-то должен понимать, к чему приводит такой образ жизни, – презрительно сказала Лёлька.

– Это просто молодость, я понимаю, у тебя этого не было, тебе не понять, – Илья издевался над Мальвиной, – а у меня было, и это беззаботное время – лучшее, что было в моей скучной жизни.

– Не надо за меня заступаться, я не немая, – перебила брата Марика. – А кто это у нас тут решил, что может читать мне проповеди? – теперь она обратилась к Лёле. – А это наша Мальвина, которая ненавидит все, даже свое имя, а это та самая, что вышла замуж только потому, что будущий муж смог пристроить ее в МГИМО. Или нет, та, что ненавидит собственного ребенка, так как он похож на нелюбимого мужа как две капли воды. А может, та, которую месяц назад уволили с работы за некомпетентность, и она усиленно это от всех это скрывает, особенно от своего кумира, несравненной Марго? Что будет, когда тетушка разочаруется в своей любимице и лишит ее наследства? Наша Мальвина останется ни с чем, получится, зря всю жизнь прогибалась она под деспота в юбке, зря терпела все унижения и пойдет она работать в школу за двадцать тысяч рублей, учить переростков английскому языку.