Артур Дойль - Собрание сочинений: В 12 т. Т. 3: Собака Баскервилей

— Предположим, мисс Данбар действительно написала это письмо, а миссис Гибсон получила его примерно за час до смерти. Ну подумайте, почему она не выпускала его из рук? С какой стати ей понадобилось брать его с собой и так крепко держать? Даже если бы она вздумала сослаться на него при объяснении… Вас это не настораживает?

— Теперь, сэр, после ваших слов, и мне это кажется странным и непонятным. — Сержант в недоумении пожимал плечами.

— Я немножко тут посижу и подумаю, — сказал Холмс.

Я отошел и со стороны смотрел, как, сидя на каменном парапете, он бросает по сторонам внимательные взгляды. Вдруг серые глаза его оживились, он соскочил со своего парапета, перебежал к противоположному, извлек из кармана брюк свою неразлучную лупу и стал тщательнейшим образом изучать каменную кладку.

— Очень интересно, — молвил он.

— Да нет там ничего интересного, — заметил сержант. — Думаете, мы не обратили внимания на этот скол? Какой-нибудь мальчишка набезобразничал.

Камни парапета давно потемнели от старости и были ровного серого цвета; свежее белое пятно чуть больше шестипенсовой монеты было хорошо заметно. Как следует приглядевшись, я убедился, что каменная поверхность выщерблена одним резким и сильным ударом.

— Чтобы так набезобразничать, нужно было приложить немалое усилие. — Холмс говорил задумчиво и одновременно с силой ударял своей палкой по парапету. Тот оставался невредимым. — Удар был очень резкий, и направление у него странное — снизу вверх. Поглядите, скол на нижнем краю парапета.

— Но убитую нашли в пятнадцати футах отсюда.

— Да, конечно. Очень может быть, что это чистая случайность и к делу никак не относится. Так вы сказали, что никаких следов не было?

— Какие тут могут быть следы, сэр?! Земля утоптанная и укатанная, твердая как камень.

— Ну, попробуем зайти с другой стороны. Для начала посетим дом и полюбуемся на оружие. А уже потом поедем в Винчестер. Думаю, мне необходимо поговорить с мисс Данбар, прежде чем продолжать расследование.

Хозяина Торн-Плейса еще не было дома, но нервный мистер Бейтс, управляющий, с которым мы познакомились утром, находился на месте. Он со злорадством продемонстрировал нам огромную коллекцию огнестрельного оружия разных типов, изготовленного разными фирмами в разное время. Можно было смело заключить, что жизнь владельца этой коллекции была весьма насыщена приключениями.

— У мистера Гибсона всюду враги. Да и как иначе, с его-то характером и стилем работы, — болтал управляющий. — Перед сном он всегда кладет заряженный пистолет в ночной столик. Это страшная фигура, сэр, мы все его боимся. А покойную хозяйку он просто терроризировал.

— Он бил ее? Вы можете засвидетельствовать?

— До этого не дошло. Но я не раз слышал, как он оскорблял ее словесно, чуть ли не нецензурной бранью, и даже при слугах.

— Похоже, наш клиент не блещет благородством и хорошими манерами, — так начал разговор Холмс, когда мы, уже вдвоем, шли на станцию. — В нашем распоряжении, Уотсон, немало интересных фактов, в том числе и совсем новых. Но не будем спешить с выводами. Как ни ненавидит Бейтс своего хозяина, однако он, безусловно, подтвердил, что, когда поднялась тревога, тот был у себя в библиотеке. Из-за стола встали в половине девятого, все было как обычно. Хотя о несчастье узнали поздно вечером, трагедия разыгралась, скорее всего, в девять, как указано в записке. Гибсон вернулся из города в пять часов, и никто не видел, чтобы он после этого выходил из дома. Ну а мисс Данбар, как вы слышали, подтверждает, что это ее записка. Дальнейшие объяснения и показания она, по совету адвоката, приберегает до судебной сессии. Есть несколько очень существенных вопросов, на которые, кроме нее, никто нам не ответит. Был момент, когда я совершенно отчаялся, но одна деталь вселяет надежду.

— Что за деталь?

— Револьвер, который обнаружился в ее чемодане под бельем.

— Помилуйте, Холмс! — вскричал я. — Разве это не самая серьезная улика, не основание для обвинения?

— Как раз нет, Уотсон. С самого начала это обстоятельство показалось мне чудовищно нелепым, необъяснимым. Теперь, когда я уже многое знаю, я смотрю на этот факт, вернее на его нелогичность, как на единственный якорь надежды. Где не хватает логики — ищи ложь.

— Вы говорите загадками.

— Ну попробуйте себе представить, Уотсон, что бы вы делали, будь вы женщиной, которая спокойно и обдуманно решила устранить соперницу. План ваш составлен заранее, подчеркиваю: расчетливо и хладнокровно. Вы посылаете жертве записку, и она приходит туда, где вы ждете ее с оружием. Вот она уже убита, все прошло гладко, и никто ничего не видел и не слышал. Неужели, так тщательно обдумав и подготовив преступление, вы вдруг ни с того ни с сего поставите себя под удар и понесете орудие убийства к себе домой, в свою комнату, и спрячете в собственном чемодане? Ведь всякому понятно, что обыск начнется оттуда. Когда проще всего и логичнее всего было бы бросить револьвер с моста в камыши — там он был бы похоронен гораздо надежнее. Конечно, никто из ваших друзей, в том числе и я, не считает вас, Уотсон, опытным преступником, но все равно я убежден, что вы не могли бы наделать таких глупостей.

— Но вы не принимаете в расчет естественного волнения.

— Это чепуха, Уотсон! Когда преступление тщательно и хладнокровно разрабатывают, поверьте, не менее тщательно обдумывают, как уйти от преследования. Вот эта логическая неувязка и дарит мне надежду.

— Очень уж многое нуждается в объяснении.

— Попробую объяснить. Не забудьте: наша точка зрения изменилась. В этом новом освещении по-новому видятся факты, хотя бы этот револьвер. Обвиняемая утверждает, что не знала о нем. Мы теперь считаем, что она говорит правду. Что это означает? Револьвер подброшен. Кем? Скорее всего, самим убийцей, который стремился отвести подозрения от себя и направить их по ложному пути. Видите, версия кажется многообещающей.

В тот вечер вопрос о пропуске в тюрьму еще не разрешился, и мы были вынуждены провести ночь в Винчестере. Но на следующее утро с формальностями было покончено, и в сопровождении мистера Джойса Каммингса, барристера*, блестящего молодого адвоката, взявшего на себя защиту мисс Данбар, мы вошли в следственную камеру винчестерской тюрьмы. Я знал, что меня ждет встреча с очень красивой девушкой, но действительность превзошла все мои ожидания. Теперь я понял, почему даже Гибсон — человек, чья природная властность поддерживалась огромным богатством, почему он готов был признать за ней право направлять его действия и подчиниться ее руководству. Ее черты выражали волю и нежность одновременно, и, глядя на нее, вы были уверены, что любой ее шаг, даже необдуманный, все равно будет направлен к добру, — столько в ней было врожденного благородства.