Артур Дойль - Собрание сочинений: В 12 т. Т. 3: Собака Баскервилей

«Только не женись на этой девчонке, — упрашивала она меня, — этого я перенести не в силах!»

Но я был непреклонен и твердо отказался исполнить ее желание. Она схватила со стола вот этот кинжал и хотела меня убить, но я вовремя удержал ее руку; тем не менее она успела нанести мне рану, вот сюда, — указал баронет на не заживший еще совсем шрам на нижней части шеи. — Мне удалось ее обезоружить. После новой истерики она просила у меня прощения, и мы расстались с ней мирно. Как вы знаете, Холмс, ко мне перешла страсть моего отца к собиранию старинных вещей. Мне прислали по почте предложение из Стокгольма приобрести несколько старинных редкостей. Я давно уже собирался совершить поездку в Швецию, а это предложение заставило меня ускорить ее. О моем предполагаемом путешествии раструбили все газеты. Автор письма ожидал, меня в Стокгольме и, когда я явился туда, сейчас же стал возить меня в разные части города, где находились продаваемые вещи…

— Вам удалось значительно скорее все устроить, чем предполагали, и вы решили вернуться в Лондон раньше назначенного срока, — спокойно заметил Шерлок.

— И это вы знаете? — изумился баронет.

Холмс показал найденный обрывок письма к его невесте.

— Что мне вам рассказывать дальше! Я прекрасно провел время в шведской столице, везде бывал, веселился…

— Немного странное веселье для человека, покушавшегося два раза на самоубийство! — иронически сказал Холмс.

— Я? Покушался на самоубийство?! — вскричал лорд Коксвилл. — Вы шутите, дорогой друг!

Вместо ответа Холмс протянул ему номер газеты, где сообщались все подробности о покушениях его покончить с собой.

— Это явный подлог, — негодовал баронет, — у меня никогда не было желания расстаться с жизнью, в особенности теперь, когда она мне улыбается как никогда. Но кто пытался сыграть мою роль?

— Я сейчас приведу его сюда, — вмешался я в разговор, происходивший в кабинете начальника полиции.

По моему знаку в комнату ввели «бритого».

Он тщательно избегал взоров баронета.

— Натан Розенкранц! — с изумлением воскликнул Эль-джернон, отступая назад. — Иллюзионист и престидижитатор из Вэрайети.

Несмотря на сбритую бороду, он сейчас же был узнан. Тщетно пытался Розенкранц оправдаться, изображая из себя невинную жертву, его выдал цыганский музыкант Ру-рад. Шерлок употребил для этого особого рода хитрость. Ему удалось подметить ревнивый взгляд цыгана, брошенный им на престидижитатора, при встрече его вместе с танцовщицей на вокзале. С помощью переводчика Шерлок сказал цыгану:

— Вам нечего скрывать правду, Рурад, Розенкранц признался нам, что он с Субитовой задумали убить баронета, чтобы воспользоваться его деньгами и убежать вместе.

— Значит, они меня обманывали, — вскричал цыган, и темные глаза его блеснули, — когда говорили мне, что я должен во что бы то ни стало заботиться о жизни знатного англичанина!

Чуть заметное изумление, как тень, промелькнуло по лицу Холмса, но разрешать непонятную ему дилемму не пришлось: ревнивый Рурад рассказал подробно весь хитро задуманный план танцовщицы.

— Я также работал в театре Вэрайети, хотя недолго. Танцовщица мне очень нравилась, я начал за ней ухаживать, она поощряла мои ухаживания. Последнее время она была все время задумчива, я спрашивал причину этого, но Акка каждый раз отвечала уклончиво… Однажды она мне, точно нечаянно, проговорилась, что у нее есть враг, смертельно ее оскорбивший, и что она готова всем пожертвовать, чтобы отомстить этому человеку. Я сейчас же выразил готовность исполнить это. Она объяснила мне свой чудовищный план, выслушав который я чуть было не отказался от его исполнения, но бешеная страсть к этой женщине заставила меня согласиться.

Слушавший рассказ Рурада незаметно от него в соседней комнате баронет нервно вздрогнул.

— Он состоял в следующем: Акка знала о поездке лорда Коксвилла в Стокгольм. Я вместе с Розенкранцем, тоже посвященным в этот план, должны были следовать за ним, там похитить его и незаметно перевезти в Россию, симулируя самоубийство. Все вышло превосходно. Далеко от города на пустынном островке фьорда, куда нам удалось заманить баронета письмом, мы захватили его, пользуясь темнотой вечера. Розенкранц, который в то же время и гипнотизер, должен был внушить нашему пленнику позабыть, кто он такой, как его зовут и откуда он. «Обработанный» таким образом баронет под видом больного был привезен мною в Москву. Здесь я поместил его в тот домик, нарочно для этого нанятый, но как-то недосмотрел за ним, и он убежал. Остальное вам известно, — закончил Рурад свою исповедь.

Как я уже говорил раньше, гипнотизер тоже сознался и объяснил нам, почему танцовщица запретила убивать лорда Коксвилла.

— Она рассчитывала обвенчаться с ним в то время, когда он находился в состоянии невменяемости, затем я должен был вернуть ему память, предварительно внушив ему, что он сознательно женился на Субитовой. На другой день, утром, после того как вы меня арестовали, должен был состояться этот брак.

Мне и Холмсу теперь был ясен хитроумный план танцовщицы. Вопреки нежеланию баронета жениться на ней, она все-таки становилась его законной женой. Тем более что, находясь под гипнотическим внушением, он не мог сознавать, что этот брак состоялся против его воли и желания.

Я не знаю, что сталось с тремя преступниками, — они находились на чужой территории и их должны были судить по русским законам.

Мы же втроем — Холмс, я и спасенный нами баронет — немедленно возвратились в Лондон.

Младшему брату пришлось уступить возвратившемуся Эльджернону законный его титул и майоратные владения, а самому довольствоваться прежним положением.

Вскоре после возвращения в Англию лорд Коксвилл женился на Маргарет Ферфакс, несказанно обрадованной его воскресением из мертвых.

Тут в самый раз поведать читателю нечто, что может его заинтересовать по поводу моего персонажа, снискавшего самую скандальную славу.

Впечатление о Холмсе как о реальном человеке из плоти и крови укрепилось, должно быть, благодаря тому, что он многократно появляется на подмостках. После того как сошла со сцены арендованного мною на полгода театра моя же инсценировка «Родни Соун», я преисполнился решимостью действовать дерзко и со всей присущей мне энергией, ибо пустой зал был для меня смерти подобен. Сообразив, какой оборот принимает дело, я ушел в себя и без остатка подчинил свои мысли созиданию сенсационной пьесы о Шерлоке Холмсе. Я написал ее в неделю и озаглавил «Пестрая лента» — по одноименному рассказу. Без преувеличения скажу, что не прошло и полумесяца после провала постановки, а мы уже дружно репетировали вторую. Успех ее оказался весьма значительным. Лин Хардинг в роли абсолютно зловещего и слегка полоумного доктора Гримсби Ройлотга блистал своим мастерством, ну а Сейнтсбери, сыгравший Шерлока Холмса, был просто очень хорош. За то время, что мы играли эту драму, я не только возместил потери, понесенные в результате первого провала, но еще и сколотил некоторое состояние. Пьеса прочно вошла в репертуар, и ее до сих пор ставят то в одном, то в другом месте. В главной роли у нас была занята настоящая скалистая боа, составляющая предмет моей особой гордости; представьте мое возмущение, когда в один прекрасный день я прочел отзыв одного критика, который в довершение своего разноса заключил: «Исход пьесы был предрешен в момент появления змеи, искусственность которой бросалась в глаза». Меня подмывало предложить ему хорошенькую сумму, если он согласится пустить ее к себе в постель. В разные времена мы работали с разными змейками, но такой прирожденной актрисы нам еще не попадалось; каждая норовила либо безжизненно свешиваться из дырки в стене наподобие сонетки, либо тотчас же шмыгнуть назад и свести счеты с нашим бутафором, который пощипывал нерадивую за хвост, чтобы придать ей живости. В конце концов мы удовольствовались муляжем, и все, включая бутафора, единодушно сошлись во мнении, что это пошло на пользу делу.