Артур Дойль - Собрание сочинений: В 12 т. Т. 3: Собака Баскервилей

Он поднял валявшуюся в углу газету, разорвал ее и прикрепил к окнам против отверстий.

— Помните, Уотсон, что «бритый» не должен убежать, иначе пристрелите его… Я часа через два вернусь сюда.

Он уехал в нашей пролетке. Я слышал, как стучали колеса о камни мостовой, и остался один, с тяжелым поручением следить за негодяем, не раз уже пытавшимся освободиться от полотна, которым обмотал его Шерлок. Как нарочно, огарок свечи был очень маленький, спустя четверть часа я остался в полной темноте, часто зажигая спички, чтобы убедиться, находится ли связанный «бритый» на том же месте.

Ему как-то удалось сдвинуть со рта повязку, он пытался закричать, но при первом же звуке я надвинул ее снова на его губы. В каком положении очутился бы я, если бы на его крики сюда явились посторонние люди! Вместо него сочли за преступника меня, и пока я объяснялся бы с ними, «бритый» успел бы скрыться.

Баронет спал по-прежнему, как ребенок. При свете вспыхнувшей спички я внимательно посмотрел на его лицо; от небритой какое-то время бороды, оно казалось похудевшим.

Комната, в которой я находился, была плохо меблирована. Кроме дивана, на котором спал баронет, нескольких кресел и стульев, служивших постелью «бритому», и стола, никакой другой мебели не было.

По глухому переулку очень редко слышались шаги прохожих.

Я томился ожиданием, мне казалось, что времени прошло уже много, но прижатая пружинка хронометра показала, что после ухода Холмса прошло меньше часа. Мне становилось жутко в этом невольном одиночестве, хотя в комнате со мною были два человека. Странные мысли приходили мне в голову:

«А что, если Шерлок, незнакомый с этим городом, спутал улицы», — тревожно думал я и старался успокоить себя громадным навыком и опытностью моего друга.

Спящий баронет глухо застонал. Я начал прислушиваться. Он произносил отдельные фразы, слова, не имевшие никакого смысла, даже голос его изменился, он казался мне совершенно чужим.

«Не ошиблись ли мы с Холмсом и не приняли ли чужого человека за нашего общего друга?» — подумалось мне.

Я снова чиркнул спичку и начал с беспокойством вглядываться в лицо спящего.

— Нет, это он, — сказал я сам себе, заметив небольшую родинку на верхней части его правого уха, — но почему с ним такая странная перемена?

В окно громко постучали. Я вздрогнул и приготовил револьвер.

Мой испуг был напрасен, в окно стучал Холмс, вернувшийся с несколькими полицейскими, которых ему удалось, несмотря на ночь, получить в помощь себе от начальника полиции.

Один из последних недурно говорил по-английски, и потому не представлялось затруднений объясниться с его товарищами. Имя Холмса настолько хорошо было известно и здесь — в Москве, что начальник вполне доверился ему и поручил арестовать заподозренных им лиц.

«Бритый» был освобожден от своих уз и отправлен в полицейскую часть. Арест же танцовщицы был отложен на утро. В домике засели несколько городовых, на обязанности которых было арестовать «черного», когда он сюда явится.

Разбудить баронета не удалось и, не желая переносить его сонного, мы решили оставить его здесь под наблюдением полицейского.

— Теперь пойдемте, Уотсон, в отель, мне необходимо составить подробный отчет этому делу, чтобы оправдать доверие, с каким отнесся ко мне шеф здешней полиции.

Я очень устал за сегодняшний день, и только что вошел в свою комнату, как сейчас же лег и заснул. Шерлок принялся писать, и, когда я проснулся, спустя много времени, мой друг по-прежнему занимался этим.

Наутро выяснилось многое, чего я даже не мог и предположить. В лице баронета полиция признала странного человека, взятого два дня тому назад на одном из бульваров. Странность его заключалась в том, что ни на каком языке, на котором его спрашивали, он не мог ничего объяснить: кто он такой, как его зовут и откуда он явился. Подозревая в нем психически нездорового человека, полиция отправила его в дом умалишенных на испытание — не притворяется ли он.

Арестованная утром в отеле Акка Субитова настойчиво протестовала против своего ареста. Ее уверения в своей непричастности к этому делу чуть было не поколебали решимость полиции. То же самое повторял и «бритый».

— Какое право имела русская полиция арестовать меня, я получила ангажемент в одном из московских варьете и ничего не знаю, — горячо возражала танцовщица.

Таинственная история с позабывшим свое имя английским лордом не могла быть оставлена без последствий, тем более что Холмсу удалось известить английского консула.

Против трех сообщников не было никаких явных улик, только одно похищение ими помешанного лорда из дома сумасшедших представлялось странным. Благодаря сообразительности Холмса удалось все выяснить. Он был прав, подозревая, что лорд Коксвилл находится под гипнозом.

В Москве нашелся какой-то гипнотизер, и после нескольких его пассов странности баронета, заключавшиеся в потере памяти, совершенно исчезли. Он сейчас же узнал Шерлока и меня и подробно объяснил, что с ним случилось.

— Вы знаете, Холмс, что еще при жизни моего отца у меня была связь с Субитовой. Я был так пленен красивой внешностью танцовщицы, что готов был для нее на все… Однажды я зашел к ней в уборную в театре, чувствуя, что влюблен в нее как никогда.

«Если вы меня действительно так сильно любите, то женитесь на мне», — услышал я ее вкрадчивый голос.

«Непременно!» — шутливо ответил я ей, не придавая значения ее словам.

«Чтобы вы не забыли своего обещания, — продолжала Акка, — вот возьмите этот кинжал, каждый раз глядя на него, вы будете вспоминать о своем обещании».

С этими словами она отцепила от пояса клинок русской работы, который постоянно носила с собой, нацарапала острием булавки свое имя на тыльной части и передала мне.

— Вот он, — проговорил Холмс, вынимая из кармана известный клинок и показывая его баронету.

— Да, тот самый, — изумленно прошептал лорд Эльд-жернон и продолжал свой рассказ: — Я совершенно позабыл об этом разговоре, тем более что вскоре после него я познакомился с дочерью леди Ферфакс, Маргет, которой был так очарован, что вскоре сделал ей предложение. Мои ежедневные посещения театра Вэрайети стали реже, разумеется, сократились и ужины у танцовщицы. Она ревниво расспрашивала меня в мои редкие визиты, но пока о нашей помолвке с Маргет не было официально объявлено в газетах, она успокаивалась моими выдумками. Но достаточно было появиться в «Таймсе» официальной заметке, как страшная буря разразилась над моей головой. Несмотря на массу слуг, находящихся в моем доме на Гросвенор-сквере, Акка ворвалась в мой кабинет и осыпала меня градом упреков, их сменила истерика, перешедшая в просьбы, мольбы, тихие слезы…