Буало-Нарсежак - С сердцем не в ладу

— А, — произнесла она с безразличием, показавшимся мне нарочитым, — мы потревожили Мартина…

— Мартина?

— Да, Мартина… О, простите меня. Правда… ведь вы забыли… у меня есть брат.

Она подождала, надеясь, вероятно, что это слово вызовет у меня какие-то воспоминания. Я старался, как мог, скрыть свое замешательство. Франк ничего не сказал мне об этом. Почему? Что представлял из себя этот новый противник?

— Он приехал с месяц назад, — продолжала Жильберта. — Он болен.

— Франк мог бы сообщить мне об этом, — сказал я жестко.

Она внимательно посмотрела на меня, стараясь понять, насколько я искренен.

— Простите меня, — произнесла она. — Я попросила Франка не говорить вам о Мартине. Вы не слишком с ним ладили в прежние годы. Но он не станет вам мешать. Вы будете редко его видеть.

Чувствуя все большее беспокойство, я вошел вслед за ней в вестибюль. И все-таки самое трудное осталось позади. Жильберта узнала во мне своего мужа. Я был почти уверен, что она не разыгрывает передо мной комедию. Волнение, охватившее ее, когда она меня увидела, было неподдельным. Значит, мое сходство с де Баером было и впрямь поразительным. Следовательно, этот Мартин тоже был введен в заблуждение. И тем не менее! Мне нечем было гордиться.

— Вот гостиная, — сказала Жильберта.

Я чуть не отпрянул назад. Прямо напротив двери висела большая картина, изображавшая меня, играющего на скрипке. Жильберта аккомпанировала мне на рояле. Да нет, это нелепость. Человек, игравший на скрипке, был Поль де Баер. Но, нарисованный в профиль, с полузакрытыми глазами, он вызывал у меня странное ощущение, что я вижу свое отражение в зеркале. Я подошел поближе, словно загипнотизированный. Художник поставил свою подпись: «Р.Сальватори. 1955 год». Картина была слишком тщательно вырисована и не имела художественной ценности, но меня это мало волновало.

— Эта картина вам ничего не напоминает? — спросила Жильберта. — Бразилию, Рио?..

Я ничего не ответил. Я с восхищением смотрел на концертный «Плейель» в глубине гостиной.

— Вы по-прежнему играете?

Я утвердительно кивнул головой и стал перелистывать лежавшие во множестве на низеньком столике ноты. Моцарт, Бетховен, Гайдн, Мендельсон… Жильберта, должно быть, была неплохой музыкантшей.

— Ваша скрипка лежит на прежнем месте, — сказала она. — Там, где вы ее оставили.

Тут я увидел ее, в открытом футляре. И с первого взгляда определил, что передо мной дорогой инструмент. Наверняка итальянский. Я осторожно взял ее в руки, она не была настроена. Мне захотелось поднести ее к плечу, натянуть струны, несколькими ударами смычка вдохнуть в нее жизнь. Но я испугался, что выйду из роли. Я бережно опустил ее на красный бархат и заставил себя тяжело вздохнуть, как человек, которому слишком сильные ощущения причиняют страдания.

— Столовая там, — объяснила Жильберта, указывая на двустворчатую дверь. — Вы не хотели бы закусить?

— Нет, благодарю.

— Тогда я провожу вас в вашу спальню.

Мы поднялись по мраморной лестнице. Краешком глаза я наблюдал за Жильбертой. Она была очень бледна. Ее рука судорожно сжимала перила из кованого железа. Наше молчание становилось невыносимым, но нарушать его мне не следовало. К тому же я слишком был поглощен собственными впечатлениями. Жильберта не так уж мне и нравилась. В ней чувствовалась какая-то скованность. Она носила свою красоту, словно маску, и ее слишком светлые глаза вызывали чувство неловкости. Я вспомнил рассказ Франка: если де Баер не смог разбудить ее слишком совершенное тело, то, может быть, не только по своей вине. Не знаю почему, но я был зол на нее. Она открыла дверь и пропустила меня вперед.

— Я оставляю вас, — сказала она. — Франк здесь ни к чему не прикасался. Надеюсь, это поможет вам хотя бы вернуться к вашим прежним привычкам. Обед в час.

Если вначале она была явно взволнована, то теперь тон ее стал почти враждебным. Правда, подумал я, если только — хотя это было совершенно невероятно — она знает, кто я, то в ее глазах я последний из негодяев.

— Благодарю вас, — прошептал я.

Гнев и стыд душили меня. Я прислонился к закрытой двери, слушая, как затихают ее шаги. Нет, она, конечно, не знала, кто я на самом деле. Она была слишком горда, чтобы согласиться принять в своем доме такого бедолагу, как я. Я был действительно ее мужем, настоящим чудовищем, от которого она могла ждать лишь новых оскорблений. И в каком-то отношении это было хуже всего! Я подошел к окну, откуда открывался самый восхитительный вид. Дом был окружен соснами, но деревья расступались, открывая проход к морю, оно сверкало и переливалось до самого горизонта. Чуть правее в знойном мареве возвышалась скала Монако. Издалека доносился гул мотора скутера. Воздух был сладковатым. Я чувствовал на губах привкус смолы. Никогда еще я не был так несчастен!

Я повернулся спиной к окну. Итак, я у себя. Де Баер читал эти книги. Я полистал некоторые из них, наугад… книги по искусству, журналы по архитектуре… Де Баер курил эти сигареты… Де Баер смотрел на эти фотографии, которые представляли новую столицу Бразилии в самом футуристическом стиле… Я открыл шкаф. Де Баер носил эти костюмы… Я выбрал один из них наугад, бросил его на кровать. Обратил внимание на цветы, стоявшие на столе в прекрасной вазе богемского стекла. Знак внимания со стороны Жильберты… Первый. И тем не менее спасибо!

В дверь постучали, я вздрогнул. Может, быть, это был ее брат, тот самый Мартин, который не любил меня.

— Войдите.

Появился Франк. Он переоделся, и его полосатый жилет хорошо вышколенного слуги развеселил меня. Хотя у меня не было никакого желания смеяться.

— Вы прекрасно справились, — сказал он мне тихо. — Продолжайте называть ее «мадам», это очень точно передает ваше отношение к ней.

— Вы ничего не сказали мне об этом Мартине! Почему?

Он приложил палец к губам.

— Его не следует принимать в расчет, — прошептал он. — Это жалкий тип, который всю жизнь живет за счет сестры. Де Баер в конце концов выставил его за дверь. Обычно он живет в Ментоне, в меблированных комнатах. Я не знаю, почему он вернулся. Он больной, неврастеник, у него мания преследования. Советую быть с ним терпеливым, особенно если он будет с вами нелюбезен… Наденьте этот костюм. Я захватил нитки и иголку. Но, думаю, этот вам будет в самую пору.

Я надел костюм Поля де Баера. Он был из тонкого легкого габардина и великолепного покроя. Надо было лишь переставить две пуговицы. Я сразу преобразился. Франк выбрал мне гладкий галстук.

— Де Баер, — сказал он, — любил мягкие, слегка приглушенные тона. Держитесь прямо. Суньте левую руку в карман пиджака. Нет, не слишком глубоко. Только чтобы не были видны пальцы, но большой палец оставьте снаружи. Вот так.