Александр Аввакумов - Пятна на солнце

Бекметов оттолкнул от себя руки красноармейца.

— Не трогай меня! Что со мной? Я ничего не помню.

— Не знаю, товарищ майор. Я подобрал вас в поле.

— Помоги мне подняться, — попросил его Бекметов. — Ужасно болит голова и почему-то тошнит, словно съел что-то испорченное.

Боец помог ему подняться на ноги. Он стоял среди молоденьких березок, покачиваясь из стороны в сторону. Земля, словно живое существо, медленно вздымалась и оседала под его ногами.

— Товарищ майор! Давайте я вам помогу переодеться, мало ли что?

— Спасибо, не нужно. Где батальон?

— Нет больше нашего батальона. Вот все, что от него осталось — произнес боец и рукой показал на небольшую группу солдат, сидящих на земле в метрах тридцати от них.

— Это всего-то? — удивленно спросил он красноармейца. — А где остальные? Я не верю, что все погибли.

Боец удивленно посмотрел на него. Через несколько минут Бекметов окончательно пришел в себя. Он оттолкнул в сторону бойца и застегнул ворот гимнастерки. Рука его коснулась кобуры, которая была пуста.

— Стройся, — скомандовал он хриплым голосом.

Красноармейцы построились в шеренгу. Строй получился неровным, но он не обратил на это внимания. На всех у них оказалось всего три винтовки и четыре патрона к ним.

— Направо! — произнес он, хорошо понимая, что командует не боевым подразделением, а кучкой испуганных и деморализованных людей.

Майор шел впереди группы. Он то и дело прислушивался к нарастающей канонаде, которая громыхала где-то на востоке.

«Не может быть, чтобы немцы так быстро продвигались на восток. А где наши части? Неужели они разбиты, как и мой батальон», — размышлял он.

После захода солнца, они остановились на привал. Ужасно хотелось есть и пить.

— Яшин! — подозвал он одного из бойцов. — Возьми кого-нибудь из солдат, и поищите воду. Наверняка где-нибудь есть ручей. Если заметите немцев, бегом сюда. Понял?

— Так точно, товарищ майор, — ответил красноармеец. — Вы нам винтовку не дадите?

Бекметов молча протянул ему винтовку, а сам сел на землю и уперся спиной в вековую сосну. Он по-прежнему чувствовал себя не очень хорошо и двигался лишь за счет морально-волевых возможностей своего организма. Он не заметил, как задремал. Ему снились дом, жена и ребенок. Он очнулся оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Он открыл глаза и обмер, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой: перед ним стоял немецкий солдат и светил ему в лицо фонариком. Заметив, что он открыл глаза, солдат направил на него автомат. Майор повернул голову и увидел своих бойцов, которые стояли с поднятыми вверх руками. Вокруг них толпились эсэсовцы и офицер.

— Ханде Хох! — произнес солдат и громко рассмеялся. Видимо, растерянное лицо русского офицера вызвало у него приступ смеха.

Бекметов молча поднял руки и начал вставать с земли. Эсэсовец ударил его сапогом и, когда он растянулся на земле, снова громко рассмеялся. К Бекметову подошел немецкий офицер и, вытащив из кармана своего кителя носовой платок, протянул его майору. Тот взял его и стал вытирать кровь, которая обильно текла из разбитого носа.

— Спасибо, — произнес он. — Я вам очень признателен.

Как он узнал позже, посланный за водой Яшин наткнулся на немецкий патруль и, не раздумывая, бросил винтовку на землю, поднял руки и направился в их сторону. Это он привел немцев к привалу и сдал всех. Красноармейцев вели ночным лесом недолго, и вскоре они оказались на дороге, по которой непрерывно двигались немецкие части.

— Эй, русские! — кричали проезжавшие мимо немецкие солдаты и швыряли в них сырые яйца и огрызки яблок.

Бекметов шел в середине группы. Он то и дело поглядывал по сторонам, стараясь определить, где они находятся. Наконец, он увидел указатель, прибитый к телеграфному столбу. На фанерке было указано, что до Минска осталось двадцать пять километров. Ему были знакомы эти места, так как он часто выезжал сюда с друзьями поохотиться на уток. Насколько он помнил, сейчас за поворотом должен стоять большой деревянный крест. Когда и кто его установил, никто не знал, но все проходившие мимо люди обязательно останавливались и крестились. Бытовала легенда, что крест помогал путешественникам в дороге.

На востоке заалел восход, и лес моментально проснулся. Запели и защебетали птицы, загудели пчелы.

Дорога повернула налево, и майор увидел трехметровый, почерневший от времени крест, на котором было вырезаны слова «Спаси и сохрани». Солдат, идущий рядом с ним, внезапно споткнулся и упал, растянувшись в пыли. Сопровождающие группу пленных эсэсовцы громко рассмеялись, наблюдая за тем, как тот поднимался с земли. Лицо солдата, покрытое пылью, напоминало чем-то новогоднюю маску какого-то уродца. Воспользовавшись тем, что внимание конвоя было обращено на солдата, Бекметов нырнул в придорожные кусты и бросился бежать, не разбирая дороги. Как ни странно, но за ним никто не погнался: судьба одного человека ничего не решала для рейха.

Вечером, измученный голодом и жаждой, он набрел на одинокий хутор. Он долго наблюдал за домом, стараясь определить, есть кто в избе или нет. Наконец, дверь дома открылась, и из него вышел мужчина в белой рубахе. Он прошел в хлев, откуда доносилось голодное мычание коровы. Пока мужчина находился там, майор успел сделать две короткие перебежки и оказался рядом с плетнем. Он упал в высокую траву и стал ждать, когда мужчина выйдет. Ждать пришлось недолго: тот вышел во двор, держа в руках вилы.

— Отец! Ты один? — спросил его Бекметов. — В доме немцы есть?

От неожиданности мужчина выронил вилы. Он со страхом посмотрел на плетень, из-за которого доносился мужской голос.

— Кто ты? — спросил он дрожащим от напряжения голосом. — Выходи, а то я тебя вилами.

Он поднял их с земли и направился к плетню. Майор встал в полный рост.

— Я тебя, отец, спросил, ты один в доме? — снова задал ему вопрос Бекметов. — Что молчишь?

— А кому еще здесь быть? Дочка перед войной поехала в Минск и не вернулась, а баба вот уже месяц лежит, не встает.

Офицер быстро перемахнул через изгородь и подошел к старику.

— Отец, дай мне что-нибудь поесть, а то я вторые сутки без еды и воды.

— Пойдем, так и быть, накормлю, — произнес старик и, повернувшись, направился в дом.

Бекметов с жадностью набросился на холодную картошку, которую хозяин поставил на стол. Пока он ел, старик вышел из комнаты в сени. Майор допил из крынки молоко и ладонью вытер губы. Раздался скрип открываемой двери: в комнату вошел старик, сжимая в руках винтовку.

— Руки подними! — произнес он ровным голосом, в котором чувствовалась решимость.

— Ты что, старик, с ума сошел? — сказал майор и посмотрел на лежавший на столе нож. — Я сейчас уйду. Спасибо тебе за пищу.