Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Ужасное лицо. Получеловек, полусвинья или, вернее, человек-кабан, потому что зверский вид его был страшен. Можно было представить себе, как этот отвратительный рот рычал и плевался в исступлении, и понятным становилось, что эти маленькие злобные глаза с ненавистью смотрели на мир. Грубость, сварливость, жестокость – все было написано на этом лице с тяжелой нижней челюстью.

– Эти два портрета помогут вам, джентльмены, понять мою историю. Я была бедной цирковой девочкой, выросшей среди опилок арены и прыгавшей сквозь обруч, когда мне еще не исполнилось десяти лет. Когда я стала взрослой девушкой, этот человек полюбил меня, если его грубую чувственность можно было назвать любовью, и в несчастную минуту я стала его женой. С этого дня я очутилась в аду, а он был дьяволом, мучившим меня. Не было ни одного человека в нашем цирке, который не знал бы про его обращение со мной. Потом он покинул меня для других. И когда я жаловалась, он связывал меня и бил хлыстом. Все наши ненавидели его и жалели меня, но что могли они сделать? Все до одного боялись его. Он всегда был ужасен, а когда напивался, способен был убить любого. Его постоянно судили за драки и за жестокое обращение со зверями, но у него было много денег, и штрафы ничего не значили для него. Все лучшие люди уходили от нас, и цирк стал терять популярность. Поддерживали его только Леонардо и я вместе с маленьким Джимми Григсом – клоуном. Бедняге было мало причин для смеха, но он делал, что мог, чтобы наше предприятие не лопнуло.

Леонардо стал все больше и больше входить в мою жизнь. Вы видите, какой он был? Теперь я знаю, что за ничтожество скрывалось в этом великолепном теле, но, по сравнению с мужем, он казался ангелом. Он жалел меня и помогал мне, пока, наконец, наша близость не превратилась в любовь. Это была глубокая и страстная любовь, о какой я мечтала, но никогда не надеялась сама испытать. Мой муж подозревал нас, но я думаю, что он был не только драчуном, но и трусом, и Леонардо был единственный человек, которого он боялся. Он мстил мне по-своему, истязал меня больше прежнего. Однажды ночью мои крики привели Леонардо к дверям повозки, в которой мы с мужем жили. В эту ночь мы были близки к трагедии, и скоро и я, и любимый мною человек поняли, что она неизбежна. Мой муж не умел жить с людьми. Мы решили, что он должен умереть.

У Леонардо была умная изворотливая голова. План был придуман им. Я говорю это не для того, чтобы осудить его, потому что я сама готова была идти с ним нога в ногу по избранному пути. Но у меня никогда не хватило бы сообразительности придумать такой план. Мы сделали палку – Леонардо сделал ее, и к свинцовой ее головке он прикрепил пять длинных стальных ногтей с загнутыми концами, вытянутыми совершенно, как когти льва. Это орудие должно было нанести моему мужу смертельный удар, оставив доказательство, что это сделал лев, которого мы выпустили бы из клетки.

Ночь была очень темная, когда мы с мужем по обыкновению пошли кормить зверя. Мы несли с собой сырое мясо в цинковом ведре. Леонардо ждал нас за углом большой повозки, мимо которой мы должны были проходить, направляясь к клетке. Он почему-то пропустил момент, и мы прошли мимо него прежде, чем он успел нанести удар. Но он двинулся за нами на цыпочках, и я услышала удар, которым палка разбила череп моего мужа. Сердце мое затрепетало от радости при этом звуке. Я бросилась вперед и раскрыла дверцу большой львиной клетки.

И тут случилось ужасное. Вы, вероятно, слышали, как дикие звери быстро чуют человеческую кровь, и как она их возбуждает. Какой-то странный инстинкт мгновенно подсказал льву, что сейчас убили человека. Когда я отодвинула в сторону решетку, лев выскочил и в то же мгновение бросился на меня. Леонардо мог меня спасти – мог бы усмирить зверя, если бы кинулся на него со своей палкой. Но он вдруг потерял присутствие духа. Я услышала, как он в ужасе закричал, повернулся и убежал. В то же мгновение зубы льва впились в мое лицо. Его горячее тяжелое дыхание уже отравило меня, и я почти не сознавала боли. Ладонями рук старалась я оттолкнуть пышущие жаром, вымазанные кровью челюсти и звала на помощь. Я поняла, что лагерь заволновался, и смутно вспоминаю, как Леонардо, Григс и другие люди вытащили меня из лап зверя. Это были последние проблески сознания, мистер Холмс, за которыми следуют долгие мучительные месяцы. Когда я пришла в себя и взглянула в зеркало, я прокляла льва… О, как я проклинала его! Не за то, что он погубил мою красоту, а за то, что не погубил и мою жизнь. У меня было только одно желание, мистер Холмс, и на это у меня хватало денег. Я хотела скрыть свое бедное лицо так, чтобы его никто не видел, и жить там, где никто из знавших меня прежде не мог бы меня найти. Это все, что я могла еще сделать, и я так сделала. Несчастное раненое животное, заползшее в нору, чтобы умереть, – вот конец Эжени Рондер.

Некоторое время мы сидели молча после того, как несчастная женщина окончила свою историю. Потом Холмс погладил ее руку с выражением такой симпатии, какую он редко проявлял при мне.

– Бедняжка! – сказал он. – Бедняжка! Но что было дальше с этим Леонардо?

– Я никогда больше не видела его и не слышала о нем. Может быть, я была неправа, что так возмущалась им. Так же невероятно, чтобы он мог любить то, что осталось после льва, как и уродцев, которых мы возили напоказ. Но женщина не так легко забывает свою любовь. Он покинул меня под когтями льва, он бросил меня в несчастии, и все же я не могла заставить себя отправить его на каторгу. Мне было все равно, чтобы ни произошло со мной. Что могло быть ужаснее моей настоящей жизни? Но я стояла между Леонардо и его судьбой.

– И он умер?

– Он утонул в прошлом месяце, купаясь вблизи Маргейта. Я прочла в газетах о его смерти.

– А что же он сделал со своей палкой с пятью крючками? Эта самая странная и остроумная часть всей вашей истории.

– Не могу вам сказать, мистер Холмс. Вблизи лагеря была меловая яма, а в конце ее глубокий зеленый пруд. Может быть, на дне этого пруда…

– Хорошо-хорошо… Теперь это не имеет особого значения. Дело-то уже закрыто.

– Да, – сказала женщина, – теперь с этим делом покончено.

Мы встали, чтобы идти, но в голосе женщины было что-то, остановившее внимание Холмса. Он быстро обернулся к ней.

– Помните, мисс Рондер: жизнь, какой бы она ни была, прекрасна, – сказал он. – Это ваша судьба, от которой нельзя отречься.

– Кому она нужна, такая жизнь? Или, как вы говорите, судьба.

– Ну, как вам сказать? Пример терпения сам по себе – ценнейший урок для нашего нетерпеливого мира.

Ответ женщины был ужасен. Она подняла вуаль и выступила вперед к свету.