Жорж Сименон - Покойный господин Галле

— За него можно угодить на скамью подсудимых.

— Не может быть! Значит, там и вправду были купюры в тысячу франков? Я и не сомневался: когда щупал конверты, они издавали приятный шелест. Пробовал смотреть на свет, но бумага была слишком плотная.

— Что вы с ними делали?

— Приносил сюда. Мне даже не нужно было никого предупреждать. Я точно знал, что около пяти подойдет дамочка, возьмет «Энтрансижан», положит сто су в мисочку, а конверт себе в сумку.

— Маленькая брюнетка?

— Наоборот, крупная блондинка. Волосы с рыжеватым отливом. Хорошо одета, черт возьми! Она выходила из метро…

— Когда она впервые попросила вас оказать ей эту услугу?

— Года три назад… Постойте. Моя дочь родила тогда первого ребенка и отвезла к кормилице в Вильнев-Сен-Жорж. Значит, чуть меньше трех лет назад. Было поздно. Я сложил товар и собирался взвалить его на спину. Она спросила, есть ли у меня постоянное жилье и не смогу ли я ей помочь. Знаете, здесь, на Монмартре, кого только не встретишь… Речь шла о том, что на мое имя будут приходить письма, я должен был по получении приносить их сюда днем.

— Это вы назначили цену в пять франков?

— Она. Я ей заметил, шутки ради, что такая услуга стоит дороже. При нынешних ценах, скажем, на красное вино…

Но тогда она пошла договариваться с торговцем арахисом.

С алжирцем! Они-то уж вообще работают за гроши. Я и согласился.

— Вы не знаете, где она живет?

Жакоб подмигнул.

— Хоть вы из полиции, вам придется хорошенько поломать голову, чтобы на нее выйти. Был тут уже один такой, тоже хотел узнать. Моя привратница вначале сказала ему только, что я здесь продаю газеты. Она мне его описала, и я решил, что это отец молодой дамы. Он стал крутиться здесь в те дни, когда приходило письмо, но со мной не заговаривал. Вон, посмотрите! Он прятался за тем лотком с фруктами. Потом мчался за ней вдогонку. Но ничего не добился.

Кончилось тем, что он подошел ко мне и предложил тысячу франков, если я назову ему адрес этой особы. Он не поверил, что я знаю не больше, чем он сам. Кажется, ему пришлось пересаживаться с одной линии метро на другую, потом с автобуса на автобус, и наконец она скрылась в доме, где был еще один выход. Этого человека шутником не назовешь. Я понял, что он ей вовсе не отец. Он еще дважды пытался ее поймать. Тогда я решил предупредить свою клиентку и надо полагать, ему пришлось как следует за ней побегать. А знаете, что я получил от нее вместо тысячи франков, обещанных мне этим человеком? Один луидор. [4] Золотая монета, равная двадцати франкам. Да еще мне пришлось сделать вид, что у меня нет сдачи, а то мне досталось бы только десять франков. Дамочка удалилась, недовольно бурча себе под нос что-то в мой адрес. Я не расслышал, что именно. Тонкая штучка!

— Когда пришло последнее письмо?

— Добрых три месяца назад… Отойдите чуть в сторону, а то клиентам не видно газет… Это все, что вы хотели узнать? Согласитесь, я поступил порядочно и не пытался вас провести.

Мегрэ бросил двадцать франков в мисочку, слегка кивнул на прощание и с задумчивым видом зашагал прочь.

Подойдя к метро, он брезгливо поморщился при мысли об Элеоноре Бурсан, уносившей конверт с несколькими купюрами по тысяче франков и бросавшей старому Жакобу пять; потом она делала по десять пересадок в метро и с автобуса на автобус и вдобавок, прежде чем вернуться к себе, проскакивала через дом с двумя выходами. Какое все это могло иметь отношение к Эмилю Галле, который, сняв визитку, упорно взбирался на стену?

Растаяла последняя надежда Мегрэ — г-н Жакоб. А попросту говоря, г-н Жакоба вообще не существовало. Неужели вместо него остается парочка — Анри Галле и Элеонора Бурсан, которые открыли секрет отца и шантажировали его?

Но ведь Элеонора и Анри не убивали!

Сент-Илэр тоже не убивал, несмотря на явные противоречия в его рассказе, незапертые ворота и ключ, который он сам выбросил на крапивную дорогу, а потом, когда комиссар ему заявил, что обязательно распутает это дело, заставил садовника найти его.

И все-таки две пули были выпущены в Мерса, а Эмиля Галле, который, по словам свояченицы, позорил семью, убили.

В Сен-Фаржо утешились тем, что смерть его принесла семье триста тысяч франков.

Анри в то же утро снова приступил к продаже ценных бумаг в банке Совринос, а также, пустив в оборот свои накопленные сто тысяч франков, скупал различные акции, чтобы накопить пятьсот тысяч и переселиться в деревню с Элеонорой Бурсан.

Элеонора оставалась одинаково спокойной и когда в обмен на пять франков получала у продавца газет конверт, и когда следила в Сансере за каждым шагом Мегрэ, а потом невозмутимо, глядя ему прямо в глаза, рассказывала о своей жизни.

Ну, а Сент-Илэр играл в карты у нотариуса.

И только Эмиля Галле уже не было в живых. С продырявленным сердцем он был надежно упрятан в гроб, а пулю, которая снесла ему щеку, извлек во время вскрытия судебный врач, спешивший к своим гостям. И никто даже не побеспокоился закрыть глаза покойнику.

— Последняя аллея слева, возле могилы бывшего мэра, вон там, где памятник из розового мрамора, — объяснил пономарь, который одновременно присматривал за кладбищем.

Владельцу похоронного бюро в Корбейле пришлось поломать голову над таким заказом: «Очень простой строгий надгробный камень в хорошем вкусе, не слишком дорогой, но изысканный».

Мегрэ приходилось видеть и не такое. И, однако, он внушал себе, что крупная блондинка с рыжеватыми волосами — не обязательно Элеонора Бурсан и что, даже если она была клиенткой г-на Жакоба, это еще не доказывает, что Анри — ее сообщник.

Проще всего, показать старику ее фотографию.

Комиссар решил съездить на улицу Тюренн, уверенный, что найдет фотографию молодой женщины у нее в квартире.

— Мадам Бурсан нет дома, но месье Анри наверху, — сказала консьержка.

Темнело. Мегрэ с трудом поднимался по узкой лестнице, то и дело натыкаясь на стены. Без стука открыл указанную ему дверь.

Перед ним, склонившись над столом, Анри завязывал довольно увесистый пакет. Он вздрогнул, но, узнав комиссара, тут же постарался обрести хладнокровие.

Однако произнести он ничего не смог — наверное, до боли сжал зубы.

За неделю он страшно изменился: впали щеки, выступили скулы, а главное, лицо приобрело землистый оттенок.

— Говорят, прошлой ночью у вас был сильный приступ печени, — произнес Мегрэ с невольной жестокостью. — Отойдите!

Пакет имел форму пишущей машинки. Комиссар сорвал серую оберточную бумагу, нашел чистый листок и напечатал первые пришедшие на ум слова. Затем он спрятал листок в бумажник.

На мгновение стук машинки нарушил тишину квартиры, где стояла покрытая чехлами мебель, а окна на время отпуска закрыли газетами.