Жорж Сименон - Приятельница мадам Мегрэ

Курица тушилась с прекрасной рыжей морковкой, большой луковицей и целым пучком петрушки, хвостики которой торчали наружу. Мадам Мегрэ пригнулась и убедилась, что маленькое пламя горит ровно и не погаснет. Потом она закрыла окна повсюду, кроме спальни, на секунду задумалась, не забыла ли чего, глянула в зеркало и, вполне удовлетворенная своим видом, вышла из квартиры, закрыв дверь на ключ и опустив его в сумочку.

Было самое начало одиннадцатого, и над Парижем сияло яркое, но еще не греющее мартовское солнце.

Дойдя пешком до площади Республики, мадам Мегрэ могла бы сесть на автобус, доехать до бульвара Барбес и быть на Антверпенской площади вовремя, к одиннадцати, как ей и назначили.

Но из-за дамы с ребенком она спустилась в метро, благо станция «Ришар-Ленуар» была в двух шагах, и проделала весь путь под землей, лениво разглядывая на каждой станции знакомые афиши на грязных стенах.

Мегрэ подтрунивал над ней, но не слишком, уж очень он был занят последние три недели.

— Ты совершенно уверена, что хорошего дантиста ближе не найти?

Мадам Мегрэ еще никогда в жизни не приходилось лечить зубы. Мадам Роблен, соседка с пятого этажа, — дама с собачкой — столько раз и так выразительно рассказывала о докторе Флореско, что она наконец решилась его посетить.

— У него руки пианиста. Вы даже не почувствуете, как он работает у вас во рту. И если придете от меня, возьмет с вас вдвое меньше, чем любой другой.

Это был румын, он принимал в своем кабинете на четвертом этаже здания на углу улицы Тюрго и проспекта Трюдена, прямо напротив Антверпенского сквера. В седьмой или восьмой раз она к нему шла?

И всегда он ей назначал на одиннадцать. Так уж повелось.

В первый день она пришла заранее, боясь, что заставит себя ждать, и была вынуждена чуть не полчаса промаяться в жаркой приемной. Во второй раз она опять явилась слишком рано. И оба раза ее пригласили только в четверть двенадцатого.

В третий раз, когда весело светило солнышко и в сквере щебетали птицы, мадам Мегрэ, дожидаясь своего времени, решила посидеть на скамейке. Именно так она познакомилась с дамой и малышом.

Теперь это вошло у нее в привычку, и она нарочно выходила пораньше, да еще добиралась на метро, чтобы выиграть время.

Было приятно смотреть на траву, на полураскрытые почки на деревьях, ветки которых выделялись на светлой стене лицея. В солнечный день с лавочки хорошо было видно движение на бульваре Рошешуар: зелено-белые автобусы похожи были на больших зверей, а между ними сновали маленькие такси.

Дама уже сидела там, в голубом, как всегда, костюме и белой шляпке, которая ей так шла и казалась такой весенней. Она подвинулась, уступая место рядом с собой мадам Мегрэ; та протянула ребенку принесенную для него плитку шоколада.

— Скажи спасибо, Шарль.

Шарль был двухлетний малыш с поразительно большими черными глазами, огромные ресницы делали его похожим на девочку. Вначале мадам Мегрэ даже не могла понять, говорит ли он, точнее, похоже ли то, что он произносит, на какой-нибудь язык, и только потом ей стало ясно, что они — иностранцы, хотя даму она, конечно, не рискнула расспрашивать.

— Для меня март, несмотря на ливни, самый лучший в Париже месяц, — говорила мадам Мегрэ. — Некоторым больше нравится май или июнь, но март настолько свежее!

Время от времени она оборачивалась, посматривая на окна Флореско, с ее места хорошо была видна голова пациента, обычно до нее сидевшего в кресле стоматолога.

Малыш в это утро был очень занят: он пришел с ярко-красным ведерком и совочком. Возясь в песочнице, ребенок выглядел чистеньким, он вообще всегда был опрятно одет, за ним явно хорошо смотрели.

— Мне, наверное, осталось раза два прийти, — вздохнула мадам Мегрэ. — Доктор Флореско сказал, что сегодня возьмется за мой последний зуб.

Дама, слушая мадам Мегрэ, улыбалась. Говорила она по-французски блестяще, с легким намеком на акцент, только добавлявшим очарования ее выговору. Без шести или семи минут одиннадцать она все еще улыбалась, только теперь малышу, отправившему себе в лицо, к собственному изумлению, целый совок песка, а потом вдруг явно что-то увидела на проспекте Трюдена, на секунду, похоже, растерялась, затем поднялась и быстро проговорила, обращаясь к мадам Мегрэ:

— Вы ведь побудете с ним минуточку? Я сейчас же вернусь.

В тот момент мадам Мегрэ даже не слишком удивилась. Просто ей очень хотелось, чтобы мамаша вернулась скорее и не подвела ее; из деликатности она не обернулась и потому не увидела, куда та пошла.

Мальчик вообще ничего не заметил. Сидя на корточках, он насыпал песок в ведерко, а затем тут же высыпал его, неустанно проделывая это снова и снова.

Мадам Мегрэ была без часов. Они не шли у нее уже несколько лет, но ей и в голову не приходило чинить их. Какой-то старик (должно быть, здешний, она уже видела его тут) подсел к ней на скамейку.

— Вы не будете любезны сказать мне, сколько времени?

У него, должно быть, часов тоже не было, и он ответил:

— Около одиннадцати.

Пациент в окне у зубного врача уже исчез. Мадам Мегрэ забеспокоилась. Ей было стыдно, что она заставляет ждать такого милого, внимательного доктора, он так бесконечно терпелив.

Она обвела глазами сквер, но молодая дама в шляпке все не появлялась. Может, ей вдруг стало плохо?

Или, может быть, она увидела кого-то, с кем срочно понадобилось переговорить?

Через сквер шел полицейский, и мадам Мегрэ кинулась к нему, чтобы узнать время. Было ровно одиннадцать.

Дама не возвращалась, а минуты шли. Ребенок посмотрел на скамейку, увидел, что матери нет, но вроде не испугался.

Если бы только мадам Мегрэ могла предупредить врача! Всего-то улицу перейти и подняться на четвертый этаж. Она чуть было сама не попросила Старика присмотреть за мальчиком, пока она сбегает предупредить доктора Флореско, но не осмелилась и так и стояла, с нарастающим беспокойством оглядываясь по сторонам.

Когда она в следующий раз узнала у прохожего время, было уже двадцать минут двенадцатого. Старик ушел. На скамейке она сидела одна. Пациент, который бывал у врача до нее, вышел из подъезда и двинулся в сторону улицы Рошешуар.

Что было делать? Может, с этой милой дамой что-нибудь случилось? Правда, если бы ее сбила машина, собралась бы толпа, люди бы бежали туда. Но вот ребенок, того и гляди, забеспокоится.

Смешная вышла история. Мегрэ опять будет подтрунивать над ней. Лучше, пожалуй, промолчать. Сейчас она позвонит доктору и извинится. Стоит ли ему рассказывать, что с ней приключилось?

Мадам Мегрэ так разнервничалась, что ей стало жарко — кровь прилила к щекам.