Николас Блейк - Дальний выстрел

— Его светлость в грачевнике, сэр, — объявил Эмфлет, встречая меня в холле. Он поманил мизинцем горничную. — Алиса, багаж мистера Стренжвейса. Мы вам отвели вашу старую комнату, сэр. Я надеюсь, что вы получите удовольствие от визита к нам.

То ли мне показалось, то ли в голосе дворецкого сквозила абсолютно непрофессиональная неуверенность. Почему я не должен был получить удовольствие от приезда сюда? Любому цивилизованному человеку должно быть приятно погостить в красивом, ухоженном загородном доме, где не считаются с расходами. К тому же Жервес был моим старым другом и я не виделся с ним вот уже года два.

— Я, пожалуй, сразу пойду прогуляюсь, — сказал я.

— Очень хорошо, сэр. Его светлость с величайшим удовольствием ожидал вашего приезда.

Я обратил внимание, что Жервесу так и не удалось убедить Эмфлета не обращать внимания на его титул. Вот уже 20 лет, как Жервес, который был тогда совсем еще молодым человеком, стал приверженцем учения Толстого. Будучи старшим сыном графа Уэссекского, он решил отказаться от титула и называться отныне просто мистер Масбери. С этим решением пришлось считаться всем — друзьям, соседям, родственникам, слугам. Именно тогда он преобразовал поместье в кооператив.

Однако все его старания разориться терпели неудачу. Его кооперативное хозяйство процветало. Состояние, оставленное ему матерью — американской — в ценных бумагах, росло и росло, хотя он не обращал на него никакого внимания. Ну а если, отказавшись от титула, он и потерял кого-то из своих друзей, то уж наверняка они не стоили того, чтобы называться друзьями и жалеть о них было незачем.

Когда мы шли через лужайку, Эмфлет потихоньку вытер пот со лба. Для апреля день действительно был необычайно жаркий. Крики грачей на вязах, к которым мы подходили, казались прохладными, как водопад. Я даже позавидовал Жервесу, который был там, наверху, ведь перспектива лазания по веревочной лестнице, дабы добраться до него, не прельщала.

Посмотрев вверх, я с трудом различил какой-то небольшой предмет, который оказался бутылкой из-под пива. Бутылка раскачивалась на веревке, спускавшейся вниз с ближайшего вяза.

Молодой лакей молча снял ее, взял полную бутылку с серебряного подноса, сунул горлышко в веревочную петлю и дал сигнал поднимать. Бутылка вновь ушла ввысь, где между двух верхних веток была сооружена узкая, хорошо замаскированная платформа.

— Генри подает надежды, сэр, — уныло и, как мне показалось, не очень убежденно сказал Эмфлет.

— Давно он у вас? — поинтересовался я.

— Месяцев восемь, сэр.

Значит, Генри сумел продержаться на работе под надзором взыскательного Эмфлета восемь месяцев. Что ж, возможно, я ошибся и он действительно подавал надежды.

— Его светлость находит, что там наверху очень жарко, — заметил Эмфлет.

Я подозреваю, что читатель не очень-то верит моему повествованию. Либо этот ваш друг лунатик, заключает он, либо вы все выдумали. Но это лишь потому, что читатель незнаком с Жервесом Масбери.

Жервес был эксцентрик, который мог позволить себе любые эксцентрические выходки и к тому же знал, как сделать, чтобы они приносили ему доход. Эксцентричность, как я ее понимаю, — это не что иное, как явное воплощение тайных желаний, позволяющее достичь желаемого как можно быстрей. Узнав, что Жервес в грачевнике, я ни на миг не сомневался, что за его необычным поведением скрывается вполне рациональная цель.

Точно так же, увидев поднимающуюся к вершине вяза бутылку, я воспринял это как нечто само собой разумеющееся. Ведь Жервесу было значительно легче подтянуть к себе бутылку, чем его лакею лазать по веревочной лестнице всякий раз, когда его хозяина обуяет жажда.

Лестница задрожала. Жервес увидел меня и поспешил вниз с легкостью, удивительной для мужчины, которому почти пятьдесят. Спрыгнув с высоты шести футов, он обнял меня за плечи и сказал:

— А вы совсем не изменились, Найджел.

Он тоже не изменился. Те же пронзительные голубые глаза, те же усы а-ля Адольф Менжу, только чуточку попышнее и будто наэлектризованные, тот же заразительный энтузиазм — словом, Жервес был таким, как прежде.

— Вы, пожалуйста, оставайтесь здесь, Генри, — сказал Жервес лакею. — Я скоро вернусь.

И затем, обращаясь ко мне:

— Генри регулярно подает мне бутылочки, как младенцу. — Его голубые глаза приняли сосредоточенное выражение. — Скажите-ка, Эмфлет, кто у нас сейчас гостит? Я слегка отвлекся.

— Ваш брат с женой, сэр. Мистер Прю и мисс Кэмлот.

— Да, да, верно, — он взял меня под руку. — Вам лучше сейчас же познакомиться с ними. Чтобы быстрее с этим покончить. Тогда мы спокойно проведем остаток дня, наблюдая за грачами. Уверяю вас, это захватывающее зрелище. Я заранее, еще до их прилета, устроил себе там маленькое укрытие. Вы тоже поместитесь.

— Нет, Жервес, — твердо ответил я. — Там тесновато. Да я и не очень-то интересуюсь повадками грачей. И давно вы увлеклись наблюдением за птицами?

— Да это так, для разрядки, дорогой мой. Уж больно я выдохся этой зимой, работал над новым типом взрывчатки. Мак-Алистер меня привлек. Времени мало — вот что плохо. Года через два будет война. А то и раньше.

Едва мы вышли из тени вязов, нас приветствовал невысокий, склонный к полноте человек, чью фотографию я не раз видел в газетах. Это был Томас Прю, член парламента, известный адвокат, берущийся за безнадежные дела. И если то, что только что сказал Жервес, было правдой, то и главное дело его жизни можно было считать проигранным. Прю был ярым пацифистом, попавшим в прошлую войну в тюрьму за свои убеждения, и с тех пор он неустанно проповедовал пацифизм во всех уголках страны.

Удивительно было встретить здесь парламентария-пацифиста, и, когда Прю отошел, я осведомился об этом у Жервеса.

— О, Том Прю — честный человек, — отвечал Жервес. — И потом, он может кое-чему научить моего братца. Вы же знаете Гектора — настоящий поджигатель войны. У них с Томом был захватывающий спор вчера за обедом. И Том прямо задавил его интеллектом. С тех пор Гектор и Диана с ним практически не разговаривают. Пошли найдем их.

В конце концов мы обнаружили их возле гаража, увлеченно копавшихся в моторе своего «бентли». Я уже почти забыл, какая это была великолепная пара. Оба высокие, красивые, златоволосые — в них было что-то львиное и в часы бурной деятельности, и в часы отдыха. Гектор был не менее энергичен, чем его брат, но, в отличие от Жервеса, не мог найти выхода своей энергии. Война наверняка помогла бы ему самореализоваться.

Дианой я восхищался, хотя и не любил ее; на мой вкус, она была слишком честолюбивой и властной. И потом, она была целиком поглощена своим мужем. Более, чем какая-либо другая супружеская пара, они производили впечатление единого целого, команды, функции каждого члена которой идеально отлажены и согласованы. Теперь, глядя, как слаженно, угадывая мысли друг друга, они выворачивали внутренности автомобилю, на котором исколесили всю Европу, я вновь почувствовал это.