Ричард Остин Фримен - Красный отпечаток большого пальца

Наконец массивные железные ворота распахнулись, и в сопровождении тюремщиков вся наша группа проследовала в так называемое крыло. Пока мы шли, я не отрывал глаз от Джульет, которая вздрагивала всем телом каждый раз, когда очередная дверь отворялась, пропускала нас вперед и, едва мы проходили, с грохотом захлопывалась.

— Мисс Гибсон, — шепнул я девушке, когда мы приблизились к цели, — можно я повидаюсь с Рубеном первым? Мне нужно сказать ему кое-что важное, я не заставлю вас долго ждать.

— Почему вы за меня так переживаете? — спросила она с тенью подозрительности.

— Ну, — пробормотал я, — вас может немного расстроить беседа с Рубеном, я посоветовал бы вам не слишком затягивать ее, а быстрее вернуться в кэб для вашего же спокойствия, понимаете?

— Да, — опустила она глаза, — наверное, вы правы; спасибо за заботу, это так трогательно с вашей стороны.

Через минуту меня втиснули в узкий бокс вроде тех, в которых ростовщики когда-то держали своих должников. Деревянные части бокса были захватаны бесчисленным множеством немытых пальцев, испачканы грязной провонявшей одеждой, и в клетке висел такой смрад, что я зажал нос, сунул руки в карманы и мысленно приказал себе не прикасаться ни к решетке, ни к чему-либо еще за исключением пола, на котором стоял. Со стороны входа во всю высоту была натянута плотная мелкоячеистая сетка, и лишь три фута внизу ограждались деревянной решеткой. Через нее я заметил за противоположной решеткой Рубена Хорнби, который, согнувшись в три погибели, старался меня увидеть. Я тоже, сгорбившись, присел, чтобы оказаться с ним на одном уровне. На молодом человеке был обычный повседневный костюм, пока еще довольно аккуратный, но давно не бритое лицо выглядело неопрятно, на груди висела круглая бирка с отметкой «B.31». Жалкий облик прежде достойного, а ныне униженного юноши подействовал на меня удручающе, и я горько пожалел, что уступил требованиям мисс Гибсон и привез ее в этот ад.

— Здравствуйте, доктор Джервис, спасибо, что приехали повидать меня, — произнес Рубен сердечно и, вроде бы, негромко, но я услышал его голос так отчетливо, словно до меня не доносился гам из соседних клеток. — Признаюсь, не ожидал вас. Меня уведомили, что мне разрешат свидание со своими юрисконсультами в боксе для солиситоров.

— Верно, — кивнул я, — но я тут не один, а с мисс Гибсон.

— Совсем не радостная новость, — с неодобрением покачал он головой. — Зачем Джульет явилась в сонмище подонков?

— Я всячески пытался воспрепятствовать и говорил ей, что вам это не понравится, но она настояла на своем.

— Понятно, — потупился Рубен. — Вот что самое плохое в женщинах: они готовы устроить жуткую неразбериху и принести себя в жертву там, где не нужно или никто их об этом не просит. Но я не хочу показаться неблагодарным; Джульет поступила так от души, она вообще невероятно славная девушка.

— Мало того, — подчеркнул я, слегка раздраженный его холодным, отстраненным голосом, — у мисс Гибсон благородное сердце, а ее преданность вам, мистер Хорнби, поистине героическая.

Легкая тень усмешки скользнула по его лицу, и я так рассердился, что с удовольствием схватил бы молодого зазнайку за нос, более того — проделал бы это с помощью длинных щипцов специальной конструкции, поскольку в данный момент меня и моего «обидчика» разделяла тюремная решетка.

— Да-да, — невозмутимо продолжал он, — мы с Джульет всегда были хорошими друзьями.

Я чуть не обругал избалованного женским вниманием повесу последними словами. Неблагодарный! Что за надменный тон, когда речь идет о самой красивой и нежной женщине в мире? Но я взял себя в руки, вспомнив, что бедняга по ложному обвинению сидит в смрадной тюрьме, то есть и так жестоко наказан, а я, наслаждаясь свободой, еще позволяю себе огрызаться на него, хотя наши позиции изначально не равны. Я мысленно пристыдил себя, сделал глубокий вдох и сочувственно спросил:

— Здешние условия невыносимы для вас?

— Нет, терпимо, — глядя куда-то вбок, бросил он. — Ничего хорошего, но бывает и гораздо хуже. Я ободряю себя тем, что задержусь тут лишь на неделю или две; меня поддерживает заверение доктора Торндайка, что справедливость непременно восторжествует. Он ведь не просто так утешал меня?

— Разумеется. Он никогда не дает клиентам пустых обещаний. Как вы знаете, — деликатно кашлянул я, — у доктора нет доверенного лица, я его временный партнер по вашему делу, поэтому возьму на себя смелость сообщить, что мистер Торндайк удовлетворен тем способом защиты, который выбрал в отношении вас.

— Отлично, — оживился Рубен. — Значит, мои надежды не напрасны. В любом случае я в долгу перед ним за то, что он поддержал меня в тяжелую минуту и уверовал в мою невиновность, в то время как весь мир, за исключением тетушки и Джульет, меня осудил.

Рубен изложил мне кое-какие унылые подробности своего тюремного быта, и через четверть часа я удалился, уступив место мисс Гибсон. Она говорила с молодым человеком не так долго, как я ожидал, и по лицу девушки я понял, что она недовольна свиданием. Она пожаловалась мне на шум из соседних боксов, при котором немыслима доверительная беседа, на плохую слышимость. Кроме того, ее раздражало присутствие тюремщика, который расхаживал туда-сюда по клетке и не оставлял арестанта наедине с посетителями ни на одну секунду. Мисс Гибсон вернулась из бокса крайне подавленной и какой-то рассеянной, что было ей несвойственно, и, пока мы в гнетущем молчании возвращались на тюремный двор, я думал: «Как с ней держался Рубен? Так же сухо и отчужденно, как со мной? В чем причина такого поведения? Может, он просто обижен на весь мир и никого не желает видеть? Другой вариант — он намеренно загнал свои эмоции глубоко внутрь, чтобы не утратить самообладания, тем более что девушка любила его и не скрывала своих чувств, и ее взвинченность повредила бы его душевному здоровью. Но напрашивалось и третье объяснение: глубокое чувство существовало только со стороны Джульет, а Рубен лишь снисходительно принимал его. Что же получается? Свой бесценный дар любви она, словно бисер, метала перед… свиньей?» Подобная мысль показалась мне невыносимой, но в то же время передо мной забрезжила надежда, ибо если мужчина по-настоящему влюблен, — а я уже не мог скрывать свое состояние от себя самого, — он всегда примет сокровище, отвергнутое соперником.

Скрежещущий металлический звук вернул меня к действительности. Мы с Джульет ступили на мрачный двор и через несколько минут были выпущены через массивные ворота с зарешеченным окошком. Запор позади нас в последний раз громыхнул, и мы одновременно испустили вздох облегчения, оказавшись за пределами тюрьмы — земного ада с засовами и решетками.