Ричард Остин Фримен - Красный отпечаток большого пальца

Моя очаровательная возлюбленная весь вечер держалась со мной дружелюбно и ласково, от всей души радуясь моему обществу. Я, очевидно, нравился ей, и она не считала нужным прятать свои симпатии под маской чопорной светской благопристойности, чем окончательно завоевала мое сердце. Мне показалось также, что девушка стала вести себя со мной более свободно, чем раньше, проявлять почти родственную нежность, словно я был ее любимым братом. Меня это, конечно, не совсем устраивало, но я принимал любые знаки ее внимания с нескрываемым восхищением. Мои чувства к Джульет дышали неподдельной искренностью, моя совесть была спокойна, ибо я действительно обожал это невинное, словно дитя, создание. Я любил ее и за безграничную доброту, и отчасти за наивность: Джульет была так чиста, что даже не понимала, что такое зло, и не замечала злых намерений в других людях. Что касается меня, то я приготовился заплатить за свою любовь ту цену, которую назначит судьба. «Может, — думал я, — впереди меня ждут трудности и череда одиноких дней, которые потянутся в своем тусклом однообразии один за другим, когда мне придется распрощаться с Торндайком и с Темплом и вернуться к прежней кочевой жизни. Но я ни о чем не жалею; горько-сладкие воспоминания о моей возлюбленной останутся со мной и скрасят мое дальнейшее унылое существование».

Во время нашей второй поездки мы с Джульет говорили на разные темы, а не только на сентиментальные, которые я, одурманенный своими чувствами, предпочитал всем другим. В частности, мы побеседовали о делах мистера Хорнби, и я выяснил кое-какие немаловажные для нашего расследования факты.

— Беда, по пословице, не приходит одна, — сказала Джульет, когда речь зашла об ее приемном дяде. — У мистера Джона и так куча неприятностей из-за кражи алмазов, а тут еще проблемы в Сити. Вы слышали?

— Уолтер вскользь упоминал о них, когда мы вместе шли в магистрат.

— Надо же! — издевательски воскликнула Джульет. — Он всюду сует свой нос! Кстати, как выяснилось, он тоже вложил в рудники немалые средства, однако сумел вовремя выйти из игры. Как ему удалось так ловко выпутаться да еще покрыть такую большую разницу, не обременив себя долгами, никто понятия не имеет. Похоже, наш делец ухитрился занять денег.

— Вы знаете, когда рудники начали снижаться в цене?

— Внезапно и, кажется, за несколько дней до кражи. Резкий спад, как говорит Уолтер. Вчера мистер Хорнби вспоминал в этой связи один неприятный случай.

— Какой?

— Я сильно повредила палец, было много крови, — застенчиво улыбнулась Джульет, — но в первый момент я ничего не почувствовала, хотя, как потом выяснилось, порез очень глубокий. Внезапно увидев свою окровавленную руку, я вскрикнула от испуга, и у меня немножко помутилось сознание — нет, ничего страшного, просто я на несколько секунд упала в обморок на коврик перед камином в кабинете мистера Хорнби, где до этого наводила порядок. Рубен, услышав крик, прибежал, разорвал свой носовой платок и наспех обмотал мне рану. Кровь текла прямо на коврик — в общем, неприятно. У меня мелькнула мысль, что юноша рискует: вдруг его застанут в таком положении и решат, будто это он меня поранил? Он кое-как перевязал мне палец платком — вы, как врач, раскритиковали бы такую повязку в пух и прах — и закрепил сверху красной лентой, которую взял с письменного стола дяди. Конечно, он искал бинт, но откуда ему взяться среди бумаг мистера Хорнби?

Когда Рубен ушел, я стала поспешно прибираться, чтобы никто не подумал, будто в кабинете произошло что-то страшное, и только тогда обнаружила, что многие конверты, документы и письма на столе замараны кровью и усеяны красными следами. Я вспомнила об этом позже, когда идентифицировали оттиск большого пальца Рубена; меня осенило, что одна из виденных мною бумаг случайно попала в сейф. Я сказала об этом дяде, но он заверил меня, что такое невозможно: он якобы вырвал лист из своей записной книжки, когда запирал пакет с алмазами.

Я внимательно слушал Джульет, пока кэб грохотал по улицам, направляясь к тюрьме. Рассказ девушки отвлек меня от приятных мыслей, и я упрекнул себя, что в последнее время мало занимаюсь работой, хотя дал Торндайку слово помогать ему в расследовании и взял на себя определенные обязательства. Устыдившись своей бездеятельности, я приказал себе тщательно зафиксировать новые факты в соответствующем блокноте и, возвратившись в квартиру своего коллеги, как раз занимался этим, когда в комнату вошел хозяин.

— Вы заняты, Джервис? — спросил он. — Не буду мешать, только приготовлю себе чашку чая. Когда допишете, продемонстрируйте мне, пожалуйста, свой дневной улов и можете развешивать сети на просушку.

Я поспешил закончить заметки, ибо с лихорадочным нетерпением жаждал услышать комментарии своего ученого друга. Чайник закипел, и я, сильно волнуясь, рассказал Торндайку все, что недавно узнал от Джульет. Он слушал, как обычно, не проронив ни слова.

— Все это интересно и важно, — вздохнул он, когда я договорил, — вы, Джервис, весьма толковый помощник. Видите, как удачно все складывается? Вы отыскали то, что не удалось мне, опытному сыщику. Так, по-вашему, гипотеза о виновности мистера Хорнби получила подтверждение?

— Полагаю, да.

— Значит, вы были правы, выстроив эту версию преступления, несмотря на ее невероятность? В свете новых фактов ваша теория привела бы к раскрытию дела, если б удалось доказать, что записная книжка мистера Хорнби лежала среди тех злосчастных окровавленных бумаг на его столе. Отсюда вывод: никогда не пренебрегайте тем, что с виду кажется невероятным. Кстати, Рубен почему-то умолчал о данном происшествии, когда мы с ним беседовали. Сам он, может, и не видел кровавые пятна — мисс Гибсон обнаружила их, когда он уже ушел. Но ведь она сообщила ему о них, не так ли? Отчего же он в критический момент не вспомнил столь важное обстоятельство? Я ведь совершенно конкретно спросил его, не оставлял ли он кровавых отпечатков на каких-нибудь документах фирмы.

— Так вы поручаете мне выяснить, находилась ли записная книжка Джона Хорнби на столе среди испачканных бумаг?

— Да, было бы неплохо, — ответил Торндайк, — но эту информацию трудно раздобыть.

Слова моего коллеги сильно разочаровали меня. Он отнесся к новым и, как я полагал, важнейшим фактам с интересом скорее академическим, чем практическим. Конечно, я понимал, что его невозмутимость и бесстрастность напускные, но все-таки ожидал от него более бурной реакции, ведь Джон Торндайк если и обладал актерскими качествами, то лицедействовал преимущественно в своей профессии, а в частной жизни, да еще с доверенными людьми, был человеком уравновешенным, искренним и открытым. «Почему мои потрясающие новости оставили его равнодушным? — размышлял я. — Вероятно, по одной из двух причин: либо он уже знал все, что от меня услышал, либо у него есть своя убедительная версия преступления».