Виктор Уайтчерч - Убийство в колледже

— Прямо как море, мистер Эмброуз?

— Нет, не совсем как море. Не такой большой, и вода в нем не соленая. Это называется озеро.

— А, поняла! Нам в школе рассказывали об озерах.

— Здорово, ну так вот, это очень красивое озеро, окруженное горами, — на вершинах некоторых из них снег лежит целый год!

— Даже летом?

— Да, даже летом. Понимаешь, там, наверху, всегда очень холодно, так что снег не тает.

— Как называется это озеро мистер Эмброуз?

— Мы его называем Женевское озеро, потому рядом с ним стоит большой город Женева. Но для местных жителей оно озеро Леман.

— Об этом и говорят эти забавные слова на открытке?

— Не совсем. Смотри, сейчас проведем с тобой урок французского.

И он принялся водить по открытке пальцем, переводя каждое слово.

— Evian-les-Bains — так называется местечко, где я ее купил. Evian — название города, потому что люди приезжают туда пить необычную воду и в ней же принимают ванны, поэтому его называют «Эвианские Ванны» — les Bains — по-французски значит «ванны». Quay des bat. l’eaux значит пристань, куда приходят пароходы — на озерах у них много таких кораблей. И вот эта фотография была сделана как раз у Quay или у причала. Vue de lac et la Suisse значит «вид на озеро и Швейцарию». Понимаешь, на противоположном берегу озера уже Швейцария, а Эвиан — это еще Франция.

— А! Теперь понятно, мистер Эмброуз! А что написано вот тут?

И девочка показала пальцем на крошечную надпись в левом нижнем углу открытки.

Эмброуз прочел вслух:

— Jean Natier, phot., Evian-les-Bains. А, так это имя человека, который сделал эту фотографию. «Джон Натье, фотограф, Эвианские Ванны». Никакого отношения к содержанию картинки, Мюриель.

— Спать, милая! — позвала мать девочки, заходя в комнату с подносом с ужином. — Пожелай доброй ночи мистеру Эмброузу и быстро в кровать.

Взяв открытку, взволнованное дитя прошептало:

— Огромное спасибо, мистер Эмброуз. Спокойной ночи!

— Доброй ночи, Мюриель.

И Эмброуз остался один на один со своим ужином, но несмотря на жуткий голод, ел очень медленно. Он размышлял. Что-то в словах этой открытки было очень знакомое, сержант-детектив готов был поклясться, что где-то это уже видел, но никак не мог вспомнить, где или хотя бы когда. Jean Natier. Где же он мог видеть фотографа с таким именем?

В итоге сержант-детектив отбросил попытки вспомнить, доел ужин и закурил трубку.

Но снова и снова в его голове всплывало это имя.

«Jean Natier!»

— Хочу задать вам один весьма любопытный вопрос, — обратился Эмброуз к колледжскому слуге Уильямсу следующим утром. — Но прежде мне нужно убедиться, что вы об этом точно никому не расскажете.

— Понимаю, сержант. Я умею держать рот на замке.

— Так вот, — продолжил Эмброуз, — я не хочу, чтобы эта тема обсуждалась кем-либо. Вот и все. Я скоро все объясню мистеру Хенлоу, но кроме вас с ним об этом не должна знать ни одна живая душа. Итак, начнем. Полагаю, вы следите за предметами одежды мистера Хенлоу?

— Да, временами. Чищу их и всякое такое.

— Ага. И обувь тоже?

— Нет, обувь не трогаю. Только отношу в чистку.

— Угу, понятно, спасибо. Теперь вот что: когда мистер Хенлоу уезжал за границу, он же оставил одну пару ботинок в шкафу?

— Да, оставил. Не понимаю, как вы об этом догадались, сержант.

— Я не догадывался. Я проводил тщательный обыск помещений и увидел эти ботинки там. Теперь расскажите, когда мистер Хенлоу только уехал, оба оставленных ботинка были зашнурованы?

— Забавно, что вы об этом спросили, — ответил Уильямс. — Думаю, вы заметили, что в одном из ботинок шнурка не было?

— Да. Именно поэтому и спрашиваю.

— Так вот, сержант, я не замечал этого до самого дня возвращения мистера Хенлоу. Когда я распаковывал его вещи (в том числе и обувь), мой взгляд и зацепился за оставленную в шкафу пару. В одном ботинке, как вы и говорите, не было шнурка. Я тогда забрал их на перешнуровку и мистеру Хенлоу об этом сказал. Но почему я назвал это забавным, так потому что я готов поклясться, что буквально перед отъездом мистера Хенлоу оба шнурка были на месте. И я точно знаю, что эту пару он не носил как минимум неделю до отъезда.

— О! — воскликнул Эмброуз. — Очень интересно. Спасибо, пока достаточно. Пойду проведаю мистера Хенлоу, если он у себя.

— Сейчас он не дома, сержант. Думаю, ушел в библиотеку. По крайней мере полчаса назад я видел, как он туда шел.

— Хорошо. Будьте добры, проводите меня до библиотеки.

Сержант-детектив застал мистера Хенлоу за книгой. Он был с головой погружен в чтение и не заметил подошедшего.

— Простите, что отвлекаю вас, сэр. Сержант-детектив Эмброуз, полиция Эксбриджа. Я расследую дело об убийстве мистера Хаттона. Можете уделить мне пру минут?

Хенлоу резко посмотрел на него.

— Конечно. Чем могу помочь?

— Не будете ли вы так добры пройти со мной в ваши комнаты, сэр? Мне бы хотелось поговорить с вами именно там.

— О, конечно, если вам так угодно. Пойдемте.

Они прошли через коридоры, пересекли внутренний дворик и подошли к угловой лестнице в комнаты. Мужчины зашли и уселись в кресла по обе стороны камина. Затем мистер Хенлоу вытащил сигарету.

— Итак, что вам нужно? Курите? — сказал он, протягивая портсигар сержанту.

— Спасибо, сэр. Я прибыл по чрезвычайно конфиденциальному делу, понимаете?

С этими словами он зажег сигарету. Хенлоу сделал то же самое.

— Безусловно.

— Есть несколько обстоятельств, сэр, которые с большой вероятностью тесно связаны с совершенным здесь преступлением..

Он оборвался на полуслове: спичка упала из его рук прямо на ковер. Он нагнулся за огарком и бросил его в огонь.

Казалось бы, совершенно обычное действие, но для сержанта этого отвлекающего маневра было достаточно, чтобы спокойно прогнать в голове тонну свалившихся на него мыслей. В этот момент он осознал, что ему понадобится вся его полицейская сноровка и самообладание, чтобы не сделать резких непоправимых движений и разрулить ситуацию.

Нагнувшись, он кое-что увидел — что-то, что заставило бы менее сдержанного человека торжественно (или удивленно) воскликнуть: Хенлоу сидел в кресле напротив в самой непринужденной позе — нога на ногу. Он был в темно-коричневом костюме. За несколько секунд до этого, когда Эмброуз только зажигал сигарету, его взгляд опустился вниз, и он поймал себя на мысли, что подобное движение он уже делал вчера и даже увидел то, что при похожих обстоятельствах видел вчера.

Шнурки! Пара шнурков на ботинках Хенлоу была совсем не парой. Они разные. На одной ноге заметно толще, с черными металлическими эглетами, а на другой — с блестящими медными, о которых он так много думал в последнее время.

В чрезвычайных ситуациях порой кажется, что на размышления нет времени — они вереницами проносятся в голове со скоростью света за какие-то секунды. Невозможно! Хенлоу, уважаемый профессор Греческой литературы, жесткий, даже суровый человек. Типичный эксбриджский дон! Невозможно.