Виктор Уайтчерч - Убийство в колледже

Искренне Ваш

Мой дорогой Лэнгдейл,

если ты гордо думаешь, что марка на конверте с этим письмом хоть как-то поможет тебе меня отыскать, я лучше сразу скажу, что нет. Я, как ты догадываешься, «где-то на земле», но это письмо отправлено не из какого-то конкретного «где-то».

Я некоторое время подумывал тебе написать. Не хочу размазывать сопли по поводу произошедшего, а лишь желаю, чтобы тот, кто был когда-то моим другом, узнал некоторые обстоятельства, которые и привели к событиям, о которых я никогда не буду жалеть, и не намерен платить за них цену, которую назначает приговор. А тебе я решил написать потому, что ты как никто другой близок к криминологии, и поэтому твои осуждения не будут лежать столь тяжким бременем на совести по сравнению с другими людьми, которые никогда не смогут понять моего преступления, потому что сами никогда даже не мыслили о подобном. Мне почти ничего не известно о полиции, но достаточно лишь заметить, что раз вы ведете войну с преступностью, вы зачастую очень гуманны в отношении нарушителей закона.

Потому предлагаю, без, как я уже сказал, окунания в сантименты или попыток себя оправдать, изложить (очень кратко) последовательность событий, которые привели к трагедии, произошедшей в моем кабинете, и дать объяснение (думаю, более для некоторых офицеров под твоим руководством) тому, как же мне удалось избежать обнаружения в день смерти бедного Хаттона и, наконец, сбежать из Эксбриджа.

Р. Л. Стивенсон в «Странном деле доктора Джекила и мистера Хайда» вполне мог выкинуть слово «странный» из заголовка, потому что раздвоение личности в наши дни явление довольно распространенное. У большинства людей внутри сидят две противоположности, а теологическая доктрина о первородном грехе, ведущем вечную борьбу с праведностью, была и будет верна в любую эпоху в своем биологическом аспекте. Возможно это к счастью, что в человеке обычно доминирует одно начало, но вот доктор Джекил заметно не отличается по силе от мистера Хайда.

Так что полагаю, что и я — одно из исключений. Ты знал меня как степенного университетского дона, но мне помимо этого в жизни была отведена еще одна роль, которую удалось раскрыть вашему проницательному сержанту-детективу.

Все дело в проблемах с деньгами. Я играл на бирже, и часто неудачно. Премий и скудного жалованья за мои книжные труды не хватало, чтобы покрыть потери. Я не буду никого утруждать и грузить деталями моего знакомства с мужчиной и женщиной, которые научили меня делать деньги без особых усилий, — думаю, их можно назвать «мошенниками». У них были связи с агентами, которые снабжали очень ценными и дорогими европейскими предметами искусства недобросовестных американских коллекционеров, чья непреодолимая тяга к этим вещам заставляла держать их в тайне.

Эти двое сами по себе были ворами чужих вещей. Мужчину поймали, и он поплатился за содеянное. Тюрьма. После его жена сделала мне несколько интересных предложений, делая упор на то, что мое положение в обществе давало мне преимущество брать чужие вещи, и причем самые ценные без каких-либо потенциальных подозрений на мой счет со стороны окружающих.

И я не удержался. Началось все с уормингхемского молитвенника в библиотеке Максхэма. Однажды я просто вышел из читального зала с молитвенником в моем портфеле, и вскоре обзавелся кругленькой суммой денег. Далее — этрусская ваза из музея Брендона. Результат тот же.

Но все же мне пришлось стать очень осторожным, потому что если я собирался продолжать свою «карьеру», то нужно научиться ни в коем случае не допускать даже малейшей возможности быть застуканным на месте преступления или на сделке с посредником. Однажды во время отпуска мне случилось встретить своего друга-священника, который сменил пару элементов своего повседневного одеяния на более легкие и надел солнечные очки, но я не узнал его даже вблизи и не понимал, кто это, пока он задорно не представился мне в том виде, к которому я привык. И я решил попробовать сделать то же самое, только в обратную сторону: переодеться в священника-очкарика. Носить под боком основные элементы одежды (свернутую шляпу, воротничок и очки) было нетрудно. Остальное было за обычным темно-серым костюмом.

Перевоплощение стало еще потому успешным, что было обыкновенным для местности. Эксбридж буквально кишит подобными пасторами, многие из которых периодически захаживали ко мне в гости. Так что, когда того требовала ситуация, я мог теперь спокойно уходить из колледжа и возвращаться незамеченным. Я мог спокойно ездить в Лондон сбывать краденные вещи, никому при этом не открывая свою личность.

Что же касается этих самых вещей, то их можно было сбыть только при определенных обстоятельствах. Моя лондонская сообщница отказалась брать на себя риск хранить их в своем доме. Она назначала точную дату, когда могла забрать ценности и, полагаю, избавиться от них. Так что мне пришлось искать тайник где-нибудь у себя. Это оказалось, как ты и сам знаешь, несложно. Предыдущий наниматель этих комнат перед уходом рассказал мне про секретную панель.

Думаю этого вступления достаточно, и теперь я могу перейти к самой интересной части своей истории. Когда я уезжал в отпуск за границу, в дырке за книжным шкафом оставались три ценные вещицы, одна из которых — Коро, которую украли у ректора Мальверна. Моя лондонская сообщница знала об этой Коро и подготавливала почву для ее сбыта. Перед отъездом я дал ей свой адрес в отеле в Эвиан-ле-Бан, совершенно не подумав о возможных последствиях.

В Эвиане я провел две недели, а затем на лодке приплыл в Женеву. Тогда я и вспомнил, что консультативный комитет должен был в очередной раз собраться в грядущий вторник. Под рукой у меня оказалась открытка, и я перьевой ручкой написал на ней небольшое послание секретарю комитета о том, что на встрече меня не будет, но они как обычно могут собраться в моем кабинете. Заехав в женевский отель, я первым делом написал письмо Уильямсу с указаниями приготовить комнаты к принятию гостей. Письмо и открытку я отправил из Женевы.

В отеле Эвиана я оставил свой новый адрес. Через два дня мне пришло письмо от моей лондонской подруги, в котором она просила меня без отговорок привезти ей Коро во вторник не позднее пяти часов, акцентируя внимание на том, что ее должны забирать в Америку на ночном корабле из Саутгемптона.

Это было в субботу. Первая мысль — написать Уильямсу второе письмо, чтобы ждал моего возвращения. Но подумав получше, я осознал возможные трудности. Такая странная и резкая смена планов могла вызвать подозрения. И к тому же во вторник собирался комитет, и мне совсем не хотелось объясняться, почему я не смог присутствовать, если уж вернулся домой. И тут, полагаю, я поступил очень умно. Меня вдруг осенила мысль, что я могу совершенно спокойно приехать и забрать Коро, пока все думают, что я все еще в отпуске за границей. Таким образом даже при самом неудачном стечении обстоятельств у меня было бы неопровержимое алиби. И еще единственной возможностью попасть в свои комнаты незамеченным был тот вторник, потому что, как вы и сами вскоре выяснили, ключ от них был только у Уильямса. Комнаты во время обеда в день собрания никогда не запираются, и еще в них никогда никто не остается. Мне нужно было всего несколько минут, чтобы достать Коро и убежать.