Джон Кэмерон - Исколотое тело

— Итак, если Лоуренс — это Шустер, то старый Мандулян прав, — сказал инспектор. — Это очень интересно. Что-нибудь еще?

— Поиски второго ножа все еще ведутся.

Сержант Мэйтленд закрыл свою записную книжку, обтянул ее эластичной лентой и сел в ожидании дальнейших распоряжений.

— Спасибо, — сказал Флеминг. — Следующим заданием будет отслеживание телефонного звонка. Этот человек, Лоуренс, говорит, что в воскресенье утром до того, как было совершено убийство, ему позвонил Мандулян и сказал прийти в поместье тем вечером. Мандулян говорит, что у него с Лоуренсом не было никаких дел, что он никогда не говорил с ним, ничего не знал о нем. Вы посмотрите, есть ли что-то такое в истории Лоуренса? Я отправлюсь к священнику. И узнайте, может быть кто-то из слуг что-то заметил в воскресенье вечером.

Флеминг застал викария сидящим в кабинете и разговаривающим со священнослужителем, который оказался его преемником в приходе. Представив их, Холливелл с нетерпением повернулся к детективу.

— Вы пришли, чтобы сказать о моем освобождении? Я могу ехать? Я свободен отбыть?

Флеминг покачал головой.

— Я боюсь, нет, — сказал он. — Еще нет.

Нетерпение ушло с лица Холливелла, и единственное, что еще оживляло его — тусклые огоньки, тлеющие в его глазах. Его щеки побледнели и запали больше, чем когда-либо, и Флеминг был огорчен изменениями, которые в нем произошли. Даже его широкие плечи и грудь, казалось, ввалились. Он казался меньше ростом и более хрупким.

— Полагаю, вы пришли, чтобы задать еще вопросы, — устало сказал он. — Отлично. Задавайте.

Второй священник незаметно удалился и оставил их одних.

— Мистер Холливелл, — сказал Флеминг, — в прошлое воскресенье вечером вы вышли, как вы сказали, на долгую прогулку, бесцельно. В ходе этой прогулки вы поцарапали лоб о ежевичный куст. Вы помните, в какое время в тот вечер вы оцарапались? Это довольно важно.

— Нет, — равнодушно ответил Холливелл. — Я не помню. Я ничего не помню об этой прогулке.

— Кроме того, что вы шли бесцельно?

— Да.

— И в какой-то момент вы запутались в зарослях ежевики и оцарапали лоб?

— Да.

— Это все, что вы можете сказать мне?

— Это все.

— Будет вполне справедливо сказать вам кое-что, мистер Холливелл. Есть человек, который готов поклясться, что видел вас в половине одиннадцатого стоящим на каменном мосту сразу за воротами в поместье.

Викарий провел рукой по лбу и сказал:

— Возможно, я был там. Я действительно ничего не могу вспомнить. Все было настолько расплывчато и запутано.

— Мистер Холливелл, — сказал Флеминг уже более сурово, — так не годится, знаете ли. Это действительно ни в какие ворота не лезет. Как послушать ваше заявление — все что вы помните — это то, что вы бесцельно бродили и оцарапались о куст ежевики. Это вы помните четко. Но вы не можете вспомнить, действительно ли вы бродили по этому мосту в половине одиннадцатого. Попробуем снова. Начните с ежевики. Поблизости не так-то много ежевики — на мили и мили вокруг растет вереск. Думаю, вы могли ходить всю ночь и не встретить ни одного куста ежевики. Но, мистер Холливелл, — Флеминг постучал по столу указательным пальцем, — много ежевичных кустов растет в подлеске вокруг поместья.

Священник выглядел ужасно смущенным, но с минуту ничего не говорил. Когда он заговорил, он только покачал головой и сказал:

— Я был как в тумане.

— Очень хорошо, — резко ответил Флеминг. Он начинал немного злиться из-за этого абсурдного путаного рассказа. — Отлично. Мы ненадолго отложим это. Теперь, сэр, я хочу, чтобы вы очень внимательно выслушали меня. Я не хочу, чтобы вы запутались сейчас, что бы с вами не произошло в прошлое воскресенье. Есть человек… Вы слушаете? Хорошо! Есть человек, который сейчас обоснованно подозревается в возможном убийстве. Его отпечатки пальцев были обнаружены на ноже, окровавленном ноже, именно том, что оставил рану в груди Перитона. Есть и другие улики против него, все говорит против него. Он рассказывает весьма странную историю. Она настолько безнадежно плоха и никуда не годна в качестве ответа на обвинения, что я не могу не думать о том, что это должно быть правдой. Ни один глупец не может быть настолько глуп, чтобы придумать замысловатую историю, которая для него абсолютно бесполезна. Вот то, что я говорю себе. Поэтому, как я думаю, раз рассказ этого человека нелепый и невероятный, то он должен быть правдой. И все же нет никаких доказательств, говорящих в его пользу. Единственный человек, который мог бы подтвердить большую часть истории категорически, полностью ее отрицает. Но есть еще один человек, который может подтвердить небольшую часть этой истории. Если он ее опровергнет, позиция обвиняемого станет даже еще хуже, чем она есть сейчас; если он подтвердит ее, позиция обвиняемого немного, совсем немного улучшится. Он все еще может быть приговорен к повешению. Но, с другой стороны, это может стать поворотной точкой. Вы понимаете его положение? Теперь, мистер Холливелл, скажите, стоял ли кто-то на этом каменном мосту, когда этот человек проходил по нему?

Викарий слушал, будто бы находясь в трансе, опершись подбородком на руку, и его глаза были устремлены на детектива. Между вопросом и ответом не прошло и секунды. Он будто бы принял важное решение, пока Флеминг говорил, так как опустил руку и твердо ответил:

— Да. Я стоял на каменном мосту.

— Делал ли этот человек что-либо, в особенности, когда он проходил мимо?

— Да. Он посветил на меня фонарем.

— Вы подтвердили часть рассказа этого человека, — серьезно ответил Флеминг. — Не думаете ли вы, что вам лучше закончить и свой собственный?

Холливелл не выказал никаких эмоций при этом вопросе. Он ответил, тоже очень серьезно:

— Да. Думаю, что так будет лучше.

Он встал, подошел к окну, встал, глядя на деревню, которую он очень скоро должен был покинуть навсегда, и заговорил наполовину через плечо, очень тихо.

— Понимаете, я не мог не влюбиться в эту девушку, Дидо Мандулян. Я так старался не допустить этого. Она никогда бы не вышла за меня. А если бы и вышла, мы никогда бы не были счастливы. Это бы только привело к несчастьям, что бы ни случилось. И все же я ничего не мог с собой поделать. Я постепенно пошел по наклонной, вниз, вниз, все ниже. Конечно, она знала об этом, и это ей нравилось. Мне кажется, я первый священник, которого она когда-либо встречала. Однако на прошлой неделе ситуация начала меняться. Этот человек, Перитон, казалось, вдруг стал находить удовольствие в демонстрации привязанности к миссис Коллис — вся деревня знала об этом, здесь новости распространяются быстро. И тогда, тогда…

В первый раз его четкий, твердый голос дрогнул, но он снова взял себя в руки и бесстрастно продолжил: