Джон Карр - Убийство в музее восковых фигур

– Ну так вот, моя дорогая, если вы успокоились, позвольте мне продолжить. Я объясню вам совершенно откровенно, что мне от вас надо. Подбрасывая эту улику против вас, я только прикрывал себя, на случай если в отношении меня возникнет какое-либо подозрение. Я должен быть абсолютно вне подозрений! Джина, дорогая, у них не должно быть против меня ничего, поскольку сейчас, в конце своей долгой и плодотворной карьеры, я намереваюсь покинуть Париж.

– Покинуть… Париж?…

Он даже фыркнул от удовольствия.

– Вот именно, дорогая; уйти от дел. А почему бы и нет? Я довольно состоятельный человек; впрочем, я никогда не был жаден до денег. Раньше я не хотел уезжать из Франции, пока не сведу счеты с одним человеком, с вашим другом Бенколином, – он потрогал нос, – которому я обязан вот этим украшением. Я сохранял свой нос в таком виде из честолюбия, и к тому же мой успех у дам – да-да, моя дорогая, и у вас тоже – объяснялся, как это ни странно, в значительной степени этим уродством. Вы спросите почему? Вас ведь неизменно привлекает уродливое пятно на красивом лице! – Он пожал плечами. – Ну а что касается моего доброго друга Бенколина… Так вот, моя дорогая, то самое благоразумие, которое, мне кажется, вам несколько претит, – а ведь оно-то и спасло мою шкуру, когда многие другие отправились прямиком в ад! – так вот, мое благоразумие, – у него была отвратительная манера подчеркивать свои слова хихиканьем, – подсказывает мне, что лучше держаться от него подальше.

Галану явно нравилось конструировать такие вот замысловатые предложения. Всякий раз, произнося слово «благоразумие», он улыбался и искоса посматривал на Джину.

– Итак, я уезжаю. В Англию, я думаю. Всегда мечтал о тихой жизни сельского джентльмена. Я буду писать возвышенные книги, сидя в саду на берегу реки, в тени лавровых кустов. А нос мой хирурги переделают, я снова стану красавцем, и тогда – увы! – ни одна женщина больше на меня не посмотрит.

– Объясните ради Бога, что все это значит?

– Как вы, может быть, знаете, – продолжал он вальяжно, – мне принадлежит значительная – очень значительная – часть капитала в этом заведении. Да. Теперь у меня есть компаньон; кто именно, вы скорее всего даже и не подозреваете. Вы, конечно, обратили внимание, что у меня нет никаких связей с конторой управляющего? Опять благоразумие! Этим занимается мой партнер… Так вот, моя дорогая, я все продал.

– А какое это имеет отношение ко мне? Прошу вас!…

– Терпение! – Он чуть повел рукой. Потом голос у него переменился, в нем зазвучали нотки сдерживаемой ненависти. – Я хочу, чтобы вы это знали, потому что это касается всего вашего глупого, прогнившего племени! Вы понимаете, к чему я веду? Я владел этим клубом много лет. Я знаю каждого из его членов, все их грязные делишки, скандалы, бесчестные поступки… Пользовался ли я этой информацией для того, что вы называете шантажом? Очень редко. У меня была более значительная цель. Предать все это гласности, Джина, причем с чисто альтруистической целью. Показать, – он почти кричал, – сколько мерзких червей без чести и совести маскируется под человеческие существа, и…

Этот человек был безумен. Глядя сквозь щель на его лицо, я не мог сомневаться в этом. Сомнения? Одиночество? Унижения? Мятущийся идеалист, впечатлительная натура и яркая личность, бьющаяся в клетке собственного разума? Мне казалось, что его пылающие желтые глаза смотрят прямо в мои; на миг я даже испугался, что он меня заметил. Мяукнула кошка – он сильно ущипнул ее за шею – и спрыгнула с его коленей. По-видимому, это его отрезвило. Он пришел в себя и теперь снова смотрел на девушку, которая вся сжалась на кушетке.

– Я развлекал вас, – продолжил Галан медленно, – целый год. Если бы я нуждался в вас, я мог бы сейчас вас вернуть. Вы попались, потому что я много путешествовал, много читал и потому что я умею красиво говорить. Вы познали высоты, о которых и мечтать не могла ваша бедная безмозглая головушка, причем по дешевке, из вторых рук. Я изложил для вас Катулла в виде букваря. Я низвел Петрарку до уровня вашего понимания – и Мюссе, и Колриджа, и других. Вы слышите? Я выучил вас, какие песни петь и как их петь, я положил на музыку «Donee gratus eram tibi» и написал французский текст лучше, чем у Ронсара, чтобы вы могли его исполнить. Великие чувства, беззаветная любовь, верность до гроба, – и вот теперь мы оба знаем, какой это обман, правда? И вы знаете, что я думаю о людях. – Он глубоко вздохнул. – Внизу, в моем сейфе, – сказал он в прежней сардонической манере, – лежит несколько рукописей. Запечатанные в конверты, готовые к рассылке во все газеты Парижа. Это рассказы о людях – подлинные рассказы. Они выйдут вскоре после моего отъезда. – Он ухмыльнулся. – Газетчики должны заплатить мне за них. Это будет новостью десятилетия, если они осмелятся их использовать. Но будьте уверены, они их используют…

– Вы безумец, – решительно прервала его Джина. – Боже мой! Я не знаю, что вам сказать. Я догадывалась, что вы из себя представляете, но не думала, что вы до такой степени…

– Очень жаль, конечно, – сказал он, – что этот клуб разнесут в щепки и никто больше не рискнет даже близко подойти к нему. Но у меня больше нет здесь денежного интереса, и боюсь, что теперь об этом должна болеть голова у моего партнера… Так вот, моя дорогая, давайте будем практичными. В том пакете может оказаться куча сведений о вас. С другой стороны, ваше имя может там и вовсе не фигурировать – Джина сама безупречность! – если…

Она резко повернулась к нему; к ней вернулась невозмутимость.

– Я подозревала, Этьен, – проговорила она, – что рано или поздно случится что-нибудь вроде этого.

– …если вы скажете мне, кто убил Клодин Мартель.

– Прекрасная речь, Этьен. – В ее хрипловатом голосе звучала насмешка. – Неужели вы и в самом деле думаете, что я вам скажу? Этьен, дорогой мой, а зачем вам это знать? Если вы собрались сделаться респектабельным сельским джентльменом…

– Потому что я догадываюсь, кто это был.

– Ну и?…

– Вспомните мое любимое слово – благоразумие. Я всегда был осторожен, моя дорогая. Когда-нибудь в будущем мне могут понадобиться деньги. А родители того, кто, по-моему, совершил убийство, не только горды, но и невероятно богаты. Теперь скажите мне…

Она невозмутимо вынимала сигареты из сумочки, и я представил, как она подняла брови. Он протянул к ней свою огромную ручищу:

– Дорогая Джина, прошу вас, подтвердите мою догадку. Убийца – капитан Робер Шомон?

У меня ослабли колени; лицо Галана исказилось, как в кривом зеркале. Шомон! Шомон… Джину это имя явно поразило куда меньше, чем меня, но я слышал, как она на секунду задержала дыхание. Во время затянувшегося молчания оркестр внизу заиграл снова. Звуки музыки были едва слышны через плотно закрытые окна.