Роберт Ладлэм - Звонок мертвецу (сборник)

— О’кей, скоро я перезвоню.

Оставив будку, я дошел до угла и постоял там минут пять, перед тем как пропасть из поля зрения двух пареньков. Еще один, мотавшийся на другой стороне улицы, тоже вдруг перестал меня видеть и так заполошно завертел глазами, а потом и всей головой, что я даже рассмеялся. Потом пошел себе прочь,

А начальник-то, я смотрю, играет от середины в два борта!

Я дал ему час. Пускай! Час это очень много. У них множество людей, подвижной состав, миллионы и все такое прочее, чтобы они при необходимости могли вытворять почти сатанински невозможные вещи. Они и вытворяют их, когда захотят.

Через час я позвонил вторично:

— Хэй, начальник!

— Запоминай. Два твоих человек с «Гейстри». Приличная грузовая посуда. Сейчас в порту. Испанец Том — это Томас Эскаланти. Другой — Альфредо Лайес. Оба из Лиссабона. Раньше ходили на другом судне, примерно с сорок шестого года. Оба много раз подвергались аресту по пьяному делу в разных портах, но ничего серьезнее за ними нет. Линия ручается за их честность.

— Спасибо. Ты не подсуетишься, чтобы за ними слегка присмотрели, а?

Он уловил сарказм моей просьбы.

— Уже, уже, Райан. Они присмотрены. Но только знай, что слишком уж суетиться вокруг них мы не будем. О’кей?

— О’кей, начальник. Только интересно, какие вопросы ты станешь задавать их трупам?

— Вопросы, думаю, всегда найдутся, а нет, так по ходу дела придумаем, трупам-то спешить некуда.

— Хорошо тебе, — сказал я. — Ну, ладно, начальник, тут есть кое-что еще. Я вот тоже никогда раньше времени не суюсь с вопросами, но по крайней мере пытаюсь хотя бы сделать собственные предположения. А вот твои парни — ту четверку я имею в виду — действовали напролом, не имея определенных планов, похоже, вообще без каких-либо предположений, а в данном случае они не учитывали даже фактов, которые сами шли им в руки.

— Что ты имеешь в виду?

— У вас хоть кто-нибудь задумался о том, что именно было у Биллингса для продажи?

Он тихо ответил:

— Пару месяцев назад были убиты два диверсанта, погружавшиеся на место крушения «Андреа Дориа».

— Читал об этом.

— Так вот, там было трое в этой вонючей их экспедиции к затонувшему судну. Где третий, до сих пор никто не знает. А трупы молчат...

— Вот негодяи! Ну, дальше?

— Как ты думаешь, что это может быть? Я предполагаю, что на судне было нечто, какие-то сверхсекретные материалы или документы или еще что... Ну, в общем, то, что, если попадет в чужие руки, может представлять угрозу для безопасности всей страны. Ты слышишь? Безопасность страны! — Помолчав немного, он спросил: — Ну как, достаточно тебе этой информации?

— Достаточно, — сказал я. — Особенно, начальник, если учесть, что твоя информация из какой-то совсем другой истории.

И я положил трубку.

Снаружи никого не было, и я вышел из телефонной будки, размышляя об услышанном. Ну, это последнее его предположение курам на смех. Стали бы шебуршиться крупные мафиози из-за безопасности страны! Но вот что касается остального... Вариантов и предположений у меня возникало множество. Кое-какие догадки вполне могли оправдаться. Я шел, никуда не торопясь, давая полученной информации перевариться и разложиться по полочкам в моем мозгу. Из всего этого уже проглядывал определенный узор.

Пройдя пару кварталов, я попытался дозвониться до Арта, но он или спал, или куда-нибудь вышел. Телефон не отвечал.

В киоске я купил газету, и мне попался удачный выпуск, с множеством фотографий и всем таким...

Мнение городской полиции склонялось к тому, что это в некотором роде уголовное убийство, что я, мол, браконьерствовал в иностранных водах, еще какая-то чушь... Была здесь, среди прочего, и такая версия, что будто я укокошил их вследствие какой-то нашей гангстерской разборки, но сделал это чересчур эффектно, совсем как в боевике прошлых лет. Таковы их вшивые горячие новости. Такова их вшивая логика.

Ну а что касается того агентства, что торчит на 16-м этаже и как бы управляет мною, то оно не прибавило ни единого звука ко всеобщему словесному грохоту. Возможно, оно и к лучшему!

Натуральная расцветка — наилучшая защита животного.

В вонючие пивнушки, которые были площадками для игр портового народа, я вписывался плавно и легко. Они могли унюхать, при деньгах ли ты, по фабричному клейму на твоей одежде вычислить твое настроение и твои намерения, но главное, они все время знают более важную вещь, ту, что они видят на твом лице. Ты — вооружен. И хорошо вооружен.

Двоих парнишек я знал. Это были сопливые зеленые скороспелки, работа которых касалась в основном тех денег, которые лежат в чужих карманах. Они повернулись, увидели меня и кивнули на дверь, ведущую в заднюю комнату за баром, как бы советуя скрыться.

Слово обо мне, скорее всего, было еще в пути, оно вряд ли успело дойти сюда. Но здесь тебя вычислят без всяких газетных сообщений, обычным путем. Чуют здесь шкурой... Гангстерская ненависть начинается с тех дворов, которые они давно оставили. Каждый шаг, удаляющий их от родимых нор, делает их все более уязвимыми. Их искаженное чувство безопасности, руководящее ими в притоне или собственной норе, в любом другом месте подводит их, они становятся как бы мечеными в любом обществе, они инородны во всех местах, кроме своих. И это видно сразу, даже когда они просто идут по улице.

Здесь, конечно, могли быть и другие причины. Нью-Йорк город огромный. Слово в нем путешествует, преобразуясь в факт; уже через несколько кварталов сплетня становится правдивой историей, а любая клевета обрастает «достоверными» подробностями... Думать об этом всегда как-то тревожно, и особенно теперь. Ведь настали такие времена, когда всякий желающий, с афишей или просто фотографией в руке, может прийти сюда, в эти портовые секции, и нанять столько стволов, сколько ему понадобится, чтобы эта фотография оказалась фотографией мертвеца.

Там же, в районе порта, на условленном месте я встретился с двумя парнями, приставленными Тощим к Эскаланти и Лайесу с «Гейстри». Контакт был осуществлен умело — хоть в этом они проявили свою профессиональность. Но что касается сведений, то они не очень-то много смогли разузнать об этих типах. Все, что они узнали, было выяснено ими при посещении испаноязычных секций порта, взятых под пристальный надзор. Ни Эскаланти, ни Лайес не имели в этом городе постоянных женщин, они не особенно общались даже с остальными членами экипажа своего судна.

Ни тот, ни другой не были щеголями, а оба выглядели так, как выглядят работяги во всех концах света, достигнув вершины своего, материального благополучия в мрачном трюме грузового судна.

Вообще все было достаточно туманно, кроме одного, — эти двое с «Гейстри» совсем не те, кто может заправлять десятитысячными делами. И вряд ли они могли быть идейными интернационалистами. Сами они вряд ли кого-нибудь в целом свете интересовали или заставляли волноваться о себе; серые ничтожные трудяги, не имеющие особо важных причин для жизни. Их существование имело все отличительные признаки безумия. Их бытие — плод совпадения каких-то мелких случайностей, вроде падения мухи в суп, но теперь, когда я знал о них, я не мог о них не беспокоиться. Я должен их найти, найти, пока не поздно.