Мэтью Шил - Кселуча и другие фантазии

— Зачем вы это делаете? — спросил он Монка, стоявшего по другую сторону стола. В его смехе было что-то напряженное, жестокое и мучительное, как если бы этот смех издавала несмазанная машина.

— Вы собираетесь застрелить меня, — спросил Монк, — безоружного и беспомощного человека?

— Глупый дьявол! — буркнул Инграм, чуть не расхохотавшись во весь голос. — Ну конечно, собираюсь! Зачем вы это делаете?

— Я пришел не один. У меня есть поблизости помощники. Стреляйте, если вам так угодно.

— Ха! Ложь!

— Есть!

— Ложь! Берегитесь! — Инграм поднял револьвер и прицелился, его палец лежал на спусковом крючке. Весь дом задрожал от усталого скрипа, вызванного натиском бури; так прошло четыре или пять секунд, в течение которых баронет, казалось, наслаждался сознанием своей власти, прежде чем выстрелить. Однако выстрел так и не раздался. Вместо него прозвучал крик — по-видимому, снаружи дома — яростный крик в ночи:

— Монк! Монк! Я буду здесь в два часа с полицией!

Могло показаться, что выстрелил Монк, а пуля угодила в баронета. Инграм отступил на несколько шагов, бесцельно бросился к двери, бесцельно вернулся назад, разинув рот в откровенном испуге: он понимал, что если кому-то снаружи известно о присутствии Монка в доме, смерть незваного гостя и причина ее неизбежно вызовут вопросы. Спустя минуту Инграм несколько успокоился, услышав признание Монка:

— Послушайте, вы были правы; со мной нет никого, и этот крик звучал не снаружи; его издал я сам , так как случайно оказался человеком, умеющим делать подобные вещи. Но теперь вы понимаете, Инграм, если только вы не последний болван, что я вовсе не предназначен быть застреленным таким клоуном, как вы? Да вы и не могли бы меня застрелить, по правде говоря. Можете попробовать еще раз. У меня имеется пять других способов вас остановить, и некоторые из них далеко не так приятны. Лучше ведите себя тихо.

Инграм смотрел на Монка с мрачным недоумением: он был совершенно не в силах определить — без сомнения, как того и хотел Монк — раздался ли крик снаружи или исходил от Монка, что было правдой, а что нет. После минутного раздумья он отвернулся, решив, возможно, подождать до двух часов, о которых прокричал голос. После двух — будет видно.

В этот момент раздался стук в запертую дверь; Инграм открыл и в комнату тяжелой поступью вошел рослый слуга в красной рубашке, с которым Монк уже встречался; в обеих руках он нес тарелки, а за ним следовала высокая женщина с очень белым и худым лицом и желтушными белками глаз, одетая в ржавчато-черное платье; она несла на подносе бутылку, тарелку и скатерть.

Слуга не обратил на Монка ни малейшего внимания, но женщина смотрела на него с любопытством и злобой. Никто не произнес ни слова. Женщина накрыла стол скатертью, мужчина расставил приборы. Однако, повернувшись и собираясь уйти, женщина подняла палец и сказала Инграму:

— Саул, мон Саул, бергись! Опасность грозить этой ничью!

Баронет ничего не ответил, запер за ними дверь, сел за стол и жадно принялся поглощать картофель, вареную треску, черный, как уголь, хлеб и виски с водой.

Через несколько минут он взглянул на Монка, который стоял, скрестив руки на груди, и сказал:

— Можете сесть, если хотите.

Монк опустился на стул и некоторое время наблюдал за тем, как Инграм жадно ел и пил большими глотками виски, следил за револьвером в его правой руке, лежащей на столе; этот человек трапезничал скорее как деревенщина, чем как джентльмен. Наконец, третья порция виски, как видно, развязала ему язык, и Инграм внезапно произнес:

— Глупый дьявол! Зачем вы это делаете?

— Что делаю? — перепросил Монк.

— Зачем вы сюда явились?

— Я узнал, что вы замышляете какую-то пакость, и пришел вас остановить.

— Пакость, а? Да вы знаете, кто я?

— Нет. Расскажите мне.

— Я единственный в мире представитель точной науки.

— Да ладно вам, не единственный.

— Видите те три большие книги на полке? Это все переплетенные рукописи. Мои рукописи. Собираюсь сжечь их, прежде чем умру. В них содержатся почти все тайны души и тела — тайны жизни.

— Клянусь Юпитером! И каковы ваши методы?

— Есть только один метод — постоянная вивисекция человека.

— Господи Боже!

Слова баронета, казалось, на миг обожгли сознание Монка, хоть он и сталкивался прежде с ужасным; но здесь было что-то новое для него, и он не без некоторого подобия благоговения уставился на это лоснящееся, пухлое лицо. Инграм осушил еще один стакан.

— Знаете, что я, вероятно, сделаю с вами? — сказал баронет. — Хорошо, что вы появились. Я заражу вас, пожалуй, культурой микробов бешенства, которые у меня имеются под рукой, а затем, возможно, подвергну вивисекции, если у меня будет время. Тот тупица, которого вы видели — молодой пастор из Кембриджа; я свожу его с ума ради живого мозга. Врачи говорят, знаете ли, что не находят в мозгу сумасшедших никаких патологических отклонений. Глупые существа! Никаких патологических отклонений! Господь всемогущий! Глупые дьяволы!

Инграм весело усмехнулся, произнеся это, и склонился с полным ртом над тарелкой с едой.

— Но как вам удается сводить людей с ума? — спросил Монк.

— Страх, пытка, ужас, главным образом. И другие вещи. У меня в доме восемьдесят восемь змей, один ягуар и чудовищный тетерев с четырьмя лапами. А иногда — просто одиночное заключение. Все зависит от предрасположенности пациента.

— Что ж, вы достаточно откровенны, — сказал Монк. — А что, если в два часа друзья действительно явятся меня спасать? Естественно, я расскажу обо всем.

— Нет, не расскажете, будь там ваши друзья или нет. Допустим, мне захочется спрятать вас от них в доме, при этом сохранив вам жизнь. Думаете, я не смог бы? Здесь у меня сейчас семнадцать пациентов, которые подвергаются различным опытам. Можете искать, сколько хотите — вы ни одного не найдете. Такой человек, как я, может придумать надежное укрытие, как вы полагаете?

— Если бы вы попытались меня спрятать, я стал бы, разумеется, звать на помощь.

— Долго бы это не продлилось. Я мог бы оглушить вас за три минуты, не оставив ни единого следа. Но дело в том, что вас здесь не будет. Знаете, что я собираюсь с вами сделать? Я уже однажды проделал это, восемь лет назад, и еще раз четыре года тому. Ваше мертвое тело я упакую в ящик вместе с пироксилином и взрывателем замедленного действия и отправлю вас куда-нибудь на первом попавшемся товарном поезде. В тридцати милях от Стрэттон-Истерна не останется ни следа от вас или перевозившего ваш труп вагона.

— Понятно, — сказал Монк. — Но даже в этом случае вы не избежите наказания, потому что одному из моих друзей известно о присутствии здесь немого юноши. Его будут искать и, несомненно, найдут, как бы вы его ни прятали.