Джеймс Чейз - Запах денег [litres]

Когда пленка выскочила из катушки, Шерман выключил проектор и, глядя на Дори, от напряжения снявшего очки, нетвердым голосом сказал:

– Женскую роль в этом фильме, Джон, исполняет моя дочь.

Если капитан О’Халлорен радовался бдительности своего агента Алека Хаммера, то Сергей Ковский, глава парижского отдела советской службы безопасности, был доволен, что Борис Дрина узнал Шермана.

Дрина работал в Орли. Ковский направил туда этого тучного пятидесятилетнего человека, зная за ним недостаток мозгов и избыток лени. Дрина оставался агентом лишь благодаря своей необычной фотографической памяти. Он мог узнать любого, кого видел хотя бы мельком и очень давно. Его память безошибочно фиксировала все черты внешности и даже голос.

Четыре года назад Генри Шерман с супругой прибыли в Орли на обед к президенту Франции, и Дрина запомнил все их движения, жесты, походку. Заметив Шермана, на сей раз с усами и в темных очках, торопливо шагавшего к стоянке такси, Дрина положился на свою память и, в отличие от Алека Хаммера, немедленно принялся действовать. Он последовал за Шерманом и, когда тот садился в автомобиль, расслышал адрес: улица Месли, «Парк-отель».

Дрина сумел подойти так близко, сделав вид, будто он тоже собирается взять такси. Увидев его, Шерман бросил:

– Занято, месье.

Дрина приподнял свою потертую шляпу и попятился назад:

– Прошу прощения.

Едва машина отъехала, Дрина поспешил к ближайшей телефонной будке. Любое усилие вызывало у него одышку, так как он придерживался своеобразной диеты: водка, луковый суп и черный хлеб. Перед тем как звонить Ковскому, ему пришлось отдышаться.

Услышанное заставило Ковского буквально подскочить. Зная удивительную память Дрины, он не терял времени на сомнения.

– Немедленно отправляйся к «Парк-отелю», – приказал он. – Обо всех передвижениях Шермана сообщай мне. Я пошлю туда Лабре на машине, оснащенной рацией. Молодец, отлично сработал.

Автомобиль Дрины стоял на парковке в Орли. Алек Хаммер еще только докладывал О’Халлорену, когда Дрина уже изо всех сил семенил к машине. Дрина плюхнулся на сиденье и завел двигатель.

Слова похвалы сладчайшей музыкой звучали в его ушах. Уже давно Ковский не говорил ничего приятного в его адрес. С учащенно бьющимся сердцем, прерывисто и тяжело дыша сквозь стиснутые зубы, Дрина мчался по автостраде к Парижу.

«Женскую роль в этом фильме исполняет моя дочь».

Какое-то мгновение Дори думал, что ослышался, но один взгляд на мрачное лицо Шермана сказал ему все.

Теперь он смутно припомнил, что у Шермана есть дочь. Она, кажется, училась в каком-то дорогом швейцарском пансионе… Лет шесть-семь назад. С тех пор он ничего о ней не слышал.

На отдыхе или на важных приемах и обедах чета Шерман появлялась без дочери. Дори вспомнил девушку в фильме. Да, она пошла в мать. Длинноногая, с красивыми руками, она унаследовала красоту и обаяние Мэри.

– Мне очень жаль, – пробормотал Дори.

– Вам лучше узнать всю эту грязную историю. – Шерман помолчал. – Наверное, тут есть и моя вина, я не хотел детей… В общем, с первых дней мы почувствовали неприязнь друг к другу. Это был настоящий маленький чертенок. Она устраивала какие-то кошмарные сцены, вопила и кричала, пока не добивалась своего. Со временем Джиллиан стала просто невыносимой. Как, черт побери, можно работать, если отовсюду ревет эта музыка и надрываются длинноволосые подонки?! Я просто не мог больше выдержать. Да и зачем? Джиллиан превратила мой дом в какой-то зоопарк. И я отправил ее в Швейцарию, в лучшую частную школу. Она оставалась там четыре года. Боже, вы не представляете себе, как я наслаждался ее отсутствием! В общем, Мэри и я привыкли жить без нее. – Шерман, нахмурившись, не сводил глаз с рук. – Мы были постоянно заняты. Когда выпадало время отдохнуть в компании тех, кто помогал мне делать политическую карьеру, места для молодой девчонки там не находилось. Конечно, мы регулярно переписывались. Она ничем не увлекалась. Я предложил ей заняться архитектурой, нашел женщину-профессора, которая согласилась учить ее, заботиться о ней, ездить во Францию, Германию, Италию. Полтора года назад профессор сообщила мне, что Джиллиан собрала вещи и уехала в неизвестном направлении. – Шерман замолчал. – Тогда мне показалось, что это, пожалуй, к лучшему. Я был страшно занят… Мэри, естественно, беспокоилась, но поймите, Джон, у нее тоже хватает дел. Она мечтает стать первой леди так же сильно, как я мечтаю стать президентом.

Дори слушал вполуха. Не выходил из головы бесстыдный фильм, который он смотрел с таким отвращением. Дочь Шермана! Холодок пополз по его спине. Стоит только этой ленте попасть в чужие руки…

Шерман продолжал:

– Конечно, я сознаю, что во всем случившемся есть доля нашей вины, мы вели себя эгоистично. Но Джиллиан просто не соответствовала нашему образу жизни! Я был готов давать ей деньги, но она никогда не просила. – Он замолчал и взглянул на неподвижно сидевшего Дори. – Мы хотели отделаться от нее, и вот результат.

– Да, – произнес Дори, чувствуя необходимость что-то сказать. – Я понимаю.

Шерман выдавил грустную улыбку:

– Это потому, что вы верны мне, Джон. Для большинства людей я получил по заслугам. – Он достал из бумажника листок и передал его Дори. – Вот, взгляните.

«Неудачнику, который вообразил, что будет президентом. Шлем вам сувенир из Парижа. В нашем распоряжении три экземпляра еще лучше (или хуже) этого. Если вы все еще намерены продолжать борьбу на выборах, эти сувениры попадут в руки ваших противников, которые сумеют ими распорядиться».

Дори внимательно вчитался в текст и поднял листок к свету, изучая водяные знаки на бумаге.

– У вас есть конверт, сэр?

– Пленка и письмо пришли с дипломатической почтой, – сказал Шерман.

Он достал объемистый конверт из плотной манильской бумаги и вручил его Дори.

На конверте было указано:

Генри Шерману, лично и срочно

134 Уайтсайд Кресент, Вашингтон

Через американское посольство в Париже

Наступило молчание. Его прервал Шерман:

– Ну, Джон? Теперь вы знаете, почему я здесь. Кто-то в Париже – а это ваша территория – шантажом пытается заставить меня отказаться от борьбы на президентских выборах. Мы с Мэри обсудили положение. Она хочет, чтобы я сдался, но я подумал о вас. Джек Кейн всегда выручал меня. Я проведал его в больнице, сказал, что должен лететь в Париж, и попросил его паспорт. Он согласился не колеблясь… Если вы не поможете мне, я вынужден буду отказаться от борьбы. Вряд ли нужно говорить вам, что значат для меня президентские выборы. Итак, вы поможете мне?

Дори задумался. Увидев его сосредоточенное лицо, Шерман отвернулся и нетвердой рукой закурил сигару. Томительное молчание длилось несколько минут.