Патриция Мойес - Призрак убийства

— У этого человека имелись дефекты в ментальности, — сказал он. — Более зрелые люди способны взирать на отклонения человека с христианской безмятежностью, но когда молодой человек — такой, как Джулиан — узнает, что его невесту преследует чудак, воображающий себя вареным яйцом, да еще вдвое старше…

С некоторым трудом, но Генри вернул разговор к семье Мэннинг-Ричардсов. Вскоре Эдвин уютно погрузился в воспоминания.

— Хэмфри Мэннинг-Ричардс, — сказал он, — был комиссаром в Буголаленде, когда я приехал туда совсем молодым. Не возражаете, если я закурю? — Инспектор кивнул, и епископ достал потрепанный кожаный кисет и начал с неспешным удовольствием набивать трубку. — Да, отличный был парень. Охотник на крупную дичь, красивый мужчина, крикет — ну, Оксфорд, конечно, — совершенно бесстрашный и при этом восхитительно скромный. Жена его была очаровательной женщиной, и у них был сын.

— Джулиан?

— Нет, Тони. Отец Джулиана. Ему было пятнадцать, когда я туда приехал. Через пару лет случилась трагедия: миссис Мэннинг-Ричардс слегла в лихорадке, и через несколько дней ее не стало. В те дни ко мне приехала тетя Дора вести дом, и, естественно, она, как могла, помогала бедняге Хэмфри и его сыну. Между нами говоря, казалось, что должно только пройти достаточное количество времени после смерти жены и, в общем, это выглядело вполне уместно. Обоим хорошо за сорок, мальчик, оставшийся без матери, а я тогда был помолвлен с моей будущей женой и, честно говоря, меня беспокоило будущее тети Доры. Но… — Эдвин вздохнул. — Этому не суждено было сбыться.

— Еще одна трагедия? — осторожно спросил Генри.

— Можно сказать и так, — ответил епископ. — Хэмфри Мэннинг-Ричардс уехал в отпуск на родину. Лично я убежден, что он сделал бы Доре предложение накануне отхода корабля, но в том году дожди начались раньше и пикник, который я для него организовал, отменили. Мэннинг-Ричардс уехал, не поговорив с Дорой. А потом мы услышали, что он женился на молоденькой хористке из мюзикла, который тогда гастролировал в Лондоне. На иностранке к тому же. Сербо-Хорватия, или Югославия, или еще какая-то балканская страна — у них там все время названия меняются. Звали хористку Магда.

Епископ снова замолчал, потом фыркнул.

— Магда Мэннинг-Ричардс. Он привез ее с собой в Буголаленд, но, боюсь, его жену не слишком хорошо приняли. Нет, она была привлекательной малышкой, согласен, но на двадцать лет его моложе; ближе по возрасту к его сыну, нежели к нему самому. Магда Мэннинг-Ричардс не нравилась никому, и очень немногие утруждали себя скрывать данный факт. В то время наша европейская колония в Алимумбе была маленькой, и тетю Дору там очень любили. Так что очень много было неприязненного чувства, и Мэннинг-Ричардсы подверглись, до некоторой степени, социальному остракизму. В те времена это много значило.

Короче говоря, Хэмфри вскоре осознал ситуацию и сделал единственно разумную вещь: подал рапорт о переводе в восточный Буголаленд, за несколько сот миль от нашего города. Он, его жена и сын Тони уехали.

Мы потеряли контакт с этой семьей. В следующий раз я услышал о них лишь лет через десять — сообщили, что Хэмфри умер от сердечного приступа. Потом мне написала Вайолет, что видела в «Таймс» объявление о свадьбе Тони. Он остался в Буголаленде и женился на местной девушке. Я больше о них не думал, пока однажды не прочитал, что Тони и его жена погибли в автомобильной аварии на восточных холмах. Это было очень печально, хотя я не видел сына Хэмфри с тех пор, как он был школьником, а его жену вообще никогда. Вот такая ситуация.

Можете себе представить, как я был удивлен, когда Вайолет сообщила, что Мод в Париже, в Сорбонне познакомилась с молодым человеком по фамилии Мэннинг-Ричардс. «Господи благослови! — помню, сказал я тогда. — Он не родственник той семьи, что я знал в Буголаленде?». Конечно, так оно и оказалось: это был сын Тони. Осиротев после автокатастрофы в возрасте шести лет, он был воспитан в Буголаленде приемной бабушкой, недавно умершей. Потом уехал в Европу завершать образование в Англии и в Париже и, по странной случайности, встретил Мод. — Эдвин пыхнул трубкой. — Ничего больше сказать не могу. Это то, что вы хотели узнать?

Генри улыбнулся:

— И да, и нет, — ответил он. — Все это довольно просто и прозрачно. Я полагал, что, быть может… но, очевидно, думал неверно.

— Неверно… и почти издерганно, — отметил епископ, вытряхивая трубку в большую оловянную пепельницу.

Инспектор лихорадочно задумался, потом спросил:

— Шесть букв?

— Конечно.

— Нервно, то есть издерганно. Анаграмма «неверно» с одной выброшенной буквой.

Епископ просиял:

— Тиббет, я вас недооценил, — сказал он великодушно. — Ну, не буду больше отнимать у вас время. Думаю, вы хотели бы видеть Джулиана.

Мод и Джулиан вошли в кабинет вместе, держась за руки, как дети.

— Чем могу быть полезен? — спросил Генри.

— Джулиан не хотел, чтобы я с ним шла, — сказала Мод. — Но я была настроена решительно.

— Она думала, если мы придем вдвоем, вы отнесетесь к этому более серьезно, сэр, — пояснил Джулиан. — Я понимаю: это звучит несколько притянуто за уши…

— Так, давайте не все сразу, — остановил его Тиббет. — Прежде всего, почему бы вам не присесть?

Молодой человек неохотно выпустил руку Мод и бережно посадил девушку в кресло. Потом сел сам и сказал:

— Это по поводу Фрэнка Мейсона.

— Я предполагал, что так может случиться.

— Вы хотите сказать — вы знаете?

— Я встречался с молодым мистером Мейсоном.

— Я… был с ним немного знаком в Лондонском университете.

— Это я уже знаю, — ответил Генри, — а также то, что вы не были там лучшими друзьями.

— Мягко сказано, — отозвался Джулиан. — Он исключительно неприятный тип. Не в социализме как таковом тут дело, а в недостатке ментальной дисциплины, из-за которого строят нелепые теории и не задумываются о цене.

«Кажется, — подумал Генри, — он не способен говорить ненапыщенно. Но ведь Джулиан еще молод». Вслух инспектор сказал:

— Я не совсем понимаю, какое это имеет отношение к…

— Я объясню, — ответил молодой человек. — Начнем с того, что более всего в Мейсоне меня отталкивало его отношение к отцу: брать столько денег, сколько возможно вытянуть, а вместе с тем — кусать дающую руку. Извините за смешанные метафоры, но мысль понятна, я думаю. Стоило Мейсону пропустить пару стаканчиков, как он начинал жестоко критиковать своего отца. — Джулиан слегка задохнулся от воспоминания, будто голосовые связки свело судорогой. — Однажды я не выдержал и прямо в лоб спросил, как у него хватает наглости жить на доходы от отцовского бизнеса и проповедовать при этом те социальные и политические идеи, которые мы от него слышим. И знаете, что Мейсон ответил? Он сказал, что единственным возможным оправданием такого человека, как его отец, будет то, что неправедные доходы в конце концов попадут в руки того, кто их направит на осуществление Мировой революции. «Это значит, — сказал я ему, — что вы дождаться не можете смерти отца?» А он — хоть верьте, хоть нет — ответил: «Это естественно, старина. Я его сам хоть завтра же пристукнул бы, если бы не последующая ответственность».