Патриция Мойес - Призрак убийства

— Осторожнее?

— Этот пистолет, — сказал Генри, — сейчас в чьих-то руках. Если он не у вас… — Инспектор не стал договаривать, а спросил: — У вас тут много посетителей бывает?

— Посетителей? А, понимаю, к чему вы. Человек, который… — Фрэнк залился смехом, совершенно лишенным веселья, используемым как оружие против истеблишмента. Так смеется мальчик, показывающий старшим язык. — Вы же не думаете, что Крегуэлл проторил тропу к моей двери? Вряд ли у меня тут вообще могут быть посетители.

— Даже почтальон или молочник?

— Ну… эти — да, вчера оба здесь были. Но я их не считаю.

— Вот и я к тому же, — сказал Генри. — Есть еще кто-нибудь, кого вы не считаете?

— В воскресенье заезжал достославный сержант Даккетт, мудрец Фенширской полиции, — сообщил Фрэнк с тяжеловесным сарказмом. — Что-то насчет сверки показаний. Да, и еще могу сообщить: в воскресенье вечером изволил явиться великий сэр Джон Адамсон.

— Вот как? — Тиббет очень постарался, чтобы его голос не выдал интереса. — Полагаю, в связи с этим делом?

— Сообщить мне, что дознание назначено на следующую пятницу, — ответил Мейсон. — Очень предупредительно с его стороны. Вполне мог предоставить события обычному ходу. Я вчера официально получил извещение из офиса коронера — с чем было связано посещение почтальона.

— Я так понимаю, что сэр Джон думал, что вы предпочтете…

— Он хотел на меня посмотреть, — ответил Фрэнк. — Вполне понятно. Но, конечно, невозможно подумать, что аристократ может быть подвержен вульгарному любопытству.

— Если вы хотите трактовать это таким образом… — Генри пожал плечами. — Кажется, у вас сильная простуда, — добавил он.

— Как была бы у всякого, застрявшего в этой дыре. Какое это имеет отношение…

— Я просто подумал, не заезжал ли к вам доктор?

Мейсон посмотрел с неприязнью.

— Заезжал вчера, — ответил он. — Я позвонил спросить, когда у него приемные часы, и доктор ответил, что он будет по вызову рядом со мной, и тогда заедет. Выдал мне рецепт на какую-то микстуру от кашля и аспирин. В этом есть что-то зловещее?

— Не знаю, — сказал инспектор. — Когда это было?

— Вчера утром, около одиннадцати, кажется.

— Кто-нибудь из этих людей оставался в этой комнате хоть на какое-то время?

Молодой человек задумчиво сдвинул брови и снова закашлялся.

— Да, — сказал он, когда прошел приступ. — Все они.

— Вот как?

— Когда Даккетт здесь был, зазвонил телефон в холле, и я вышел снять трубку. Это дало ему три или четыре минуты. Потом сэр Джон Адамсон, Великий-И-Могучий, так откровенно ждал, когда предложат выпить, что пришлось налить ему. Я вышел в кухню за льдом — тоже несколько минут. Старина доктор Томпсон попросил показать ему мою карточку здоровья. Я знаю, что для таких простых случаев нет необходимости предъявлять карту, но не стал поднимать шума, а вышел и сделал вид, что ищу ее. Чертова бюрократия! Вот в правильно организованном обществе…

К счастью, его прервал очередной приступ кашля. Хотя Генри было бы интересно узнать, как Мейсон — отнюдь не глупец — предполагает согласовать коммунистическое общество с избавлением от бюрократии, но на это времени у инспектора не было. Переждав приступ, он спросил:

— Другие посетители были?

— Насколько я знаю, нет, но это не значит, что тут больше никто не мог шастать.

— И вы бы не заметили?

— Ну, если бы меня дома не было.

— Но вы бы обратили внимание на взломаные двери или окно…

— Я не запираю двери, — ответил Фрэнк Мейсон. — Своим собратьям, людям труда, я доверяю.

— Кажется, при этом имеется очень много людей, которым вы не доверяете, — заметил Генри.

И вдруг, совершенно обезоруживающе, Фрэнк Мейсон улыбнулся. Тиббет поразился, как настоящая улыбка вместо презрительной усмешки может осветить лицо и сделать его интересным.

— Те, кому я не доверяю, — ответил молодой человек, — все люди богатые. А в этом доме нет ничего, что требовало бы запирать его от людей такого сорта.

Генри в свою очередь тоже не мог не улыбнуться, но с некоторой горчинкой.

— Думаю, вы не правы, — ответил он. — Имелся предмет, который стоил кражи, но его уже нет, так что теперь нет смысла запирать конюшню, когда лошадь уже украли. Ладно, мне пора. А кстати, — сказал он, задержавшись на пороге, — я был бы рад почитать вашу книгу, когда вы ее закончите.

— Я смотрю, вы пытаетесь в этом что-то накопать, да?

— Не в том смысле, в каком вы подумали. Меня всегда интересовал Ксенофан. Он определенно предвосхитил множество современных радикальных идей, и мне было бы интересно увидеть, как вы свяжете его с Марксом.

— А что вы об этом знаете? — подозрительно спросил Фрэнк Мейсон.

— Ну, в частности, вспомните эту его забавную мысль о богах, созданных по образу и подобию людей.

— Вы меня удивляете, — сказал молодой человек. — Я полагал, что вы последователь Гераклита, учитывая ваше отношение к истеблишменту.

Несмотря на высокомерный тон, было заметно, что он заинтригован.

Генри засмеялся:

— Я не такой уж твердокаменный сторонник истеблишмента. Конечно, panta rhei … [8] Все течет ( лат .). — Прим. ред.

— Все течет, — сказал Мейсон. — Но очень многое…

Он осекся.

— Все-таки вы читаете по-гречески? — мягко спросил инспектор.

Фрэнк стал пунцовым.

— Так вы меня просто подлавливали? Все знают, что значит «panta rhei», и не надо быть специалистом в греческом…

— Я не пытался вас подловить, — возразил Генри. — Не было необходимости.

— Что это значит?

— Только то, что человек настолько умный и добросовестный, как вы, не взялся бы за такую книгу, если бы не мог прочесть первоисточник.

Мейсон промолчал, а Тиббет добавил:

— И совершенно не было нужды это скрывать.

Он вышел в сад, где гулял ветер.

В Крегуэлл-Грейндже жизнь протекала по обычному сценарию, несмотря на смерть тети Доры. Выйдя из машины, Генри услышал со стрельбища звуки пальбы. С другого конца сада донеслись пронзительные, но не всегда верные ноты кларнета, попавшего в руки не слишком умелого музыканта. Входная дверь была распахнута настежь, и из глубины дома мерным аккомпанементом солисту доносилось ритмичное гудение пылесоса. Однако инспектор решил, что гнетущая атмосфера дома в трауре все же ощущается.

Эхо звонка не успело затихнуть, как раздались торопливые шаги на лестнице. Пылесос умолк, и тут же сверху прозвучал голос Мод:

— Мама, я иду! — Девушка тут же появилась из-за поворота лестницы, явно не ожидая увидеть Генри, она воскликнула: — А, это вы!

— Боюсь, что да, — ответил Тиббет. — Прошу прощения, что вынужден беспокоить вас в такие дни…

— Не надо извиняться, — ответила Мод, но голос ее был несколько напряжен. — Я надеюсь, мама вам сказала, что мы не соблюдаем траур.