Аркадий Бухов - Шерлок Холмс в России [Антология русской шерлокианы первой половины XX века. Том 1]

Я терялся. Я не знал, что делать!.. Спуститься вниз?.. Позвать полицию? Но я был в таком виде! Да к тому же я не хотел вмешивать полицию. В такой торжественный день и вдруг полиция спасает того Холмса, который на тысячу голов выше полиции всего мира! Я стал осматривать дверь и вдруг увидал, что она заколочена снаружи несколькими крупными гвоздями. Их можно было выдернуть. Но чем? Я стоял и беспомощно озирался вокруг себя. Вдруг внимание мое было привлечено каким-то мешком, который лежал на площадке лестницы. На мешке была записка. Я схватил ее и с изумлением прочитал: «Доктору Ватсону». Текст записки был следующий: «Многоуважаемый доктор! Предвидя затруднения, которые вы, вероятно, испытаете, если пожелаете проникнуть к уважаемому юбиляру — мы великодушно предоставляем вам необходимые инструменты. Передайте наше искреннее поздравление маэстро. Мы были у него сегодня, но, к сожалению, некоторые обстоятельства помешали нам лично поздравить его и пожать его честную руку». Следовали подписи — те же, что и в записке, полученной мною сегодня утром.

Я принялся за дело. Медлить было невозможно. Надо было поспеть все уладить до приезда депутации. Я работал так, что моментально стер себе руки до крови. Но я не обращал внимания, выворачивал гвоздь за гвоздем. Наконец, дверь открылась. Но боже мой! Что это?.. Вся прихожая была перевернута вверх дном. Огромный шкап был придвинут к дверям кабинета Холмса. Дверцы шкапа были открыты настежь. Он был пуст. В углу на стуле сидела какая-то странная фигура в белых панталонах. Головы не было видно, рук тоже. Фигура не двигалась. Я выхватил револьвер и, протянув его перед собой, медленно стал подходить.

Вдруг мне показалось, что белые штаны стали дрыгать. Я невольно отскочил. Послышалось какое-то мычание. Я постоял. Потом решительно подошел к мычащей фигуре и увидал, что передо мной женщина, юбка которой была поднята на голову и завязана выше головы веревкой. Я быстро развязал веревку, обдернул юбку и увидал почтенную Алису Кембридж, экономку Холмса, полумертвую от ужаса, с завязанным ртом и руками… Я освободил почтенную даму… Она, по-видимому, узнала меня, но, не говоря ни слова, немедленно ударилась в истерику. Боже мой! я, доктор, такой истерики никогда не наблюдал в своей практике! Лекарств у меня под рукой не было — приходилось действовать внушением. Я рявкнул на нее со всей яростью, какую только мог проявить, крепко тряхнул ее, даже, признаться, слегка треснул ее по шее. И она успокоилась.

Всхлипывая и дрожа всем телом, она стала рассказывать мне, что в шесть часов она услышала звонок, открыла дверь — и немедленно ей в нос бросили какого-то порошку, от которого она сейчас же лишилась сознания. Больше она ничего не помнила.

Увидев беспорядок в прихожей, пустой шкаф, переменивший свое обычное место, она всплеснула руками и хлопнулась в обморок на пол… Я решил не обращать на нее внимания и кинулся к шкафу. Хотел его отодвинуть. Но сил моих не хватило… Я вошел в шкаф и стал через заднюю стенку кричать: «Холмс! Холмс! Отзовитесь!». И вдруг, к великой радости моей, до меня донесся голос моего друга из кабинета: «Ватсон?.. Это вы?».

Голос Холмса заметно дрожал.

— Я! Я! — радостно орал я… — Как вы? здоровы?

— Здоров. Но только выйти не могу… Дверь не поддается… А телефон не действует. Я — в заключении. Пожалуйста, помогите мне выбраться!

Я сбросил с себя свою курточку, — остатки фрака, жилет, засучил рукава и навалился на шкаф. Но это монументальное строение из тяжелого резного дуба не поддавалось… Я чувствовал, как жилы напряглись у меня на лбу, кровь прилила к голове. Шкаф только вздрагивал, но с места не двигался. Я бросился к экономке, все еще лежавшей на полу, стал трясти ее, тер ей уши, дул ей в нос. Я кричал на нее, я ей грозил. Наконец, она открыла глаза.

— Идите скорее к соседу… напротив, — стал я торопливо говорить ей. — Только не делайте тревоги!.. Бога ради, не спускайтесь вниз!.. Скорее!.. Скорее!.. Попросите прийти сейчас же!..

Старуха поплелась, трусливо озираясь по сторонам. У выходной двери она остановилась и залопотала:

— Я боюсь! Я не пойду!

Но я так посмотрел на нее, что она моментально юркнула из двери на площадку. И через две-три минуты явился сосед Холмса. Увидев меня, он шарахнулся было в сторону, но я успел его удержать и вкратце рассказал, в чем дело.

Вдвоем мы налегли на шкаф, и он поддался. Образовался проход в кабинет. Холмс уже стоял у дверей. Секунда — и он вышел в прихожую. Вышел в халате, спокойный, хотя и бледный, с неизменной трубкой в крепко стиснутых зубах.

— Глупая проделка! — пропустил он сквозь зубы, и в стальных холодных глазах его загорелись искры гнева.

— Необходимо все привести в порядок, — сказал он холодно.

Общими усилиями мы передвинули шкаф на старое место. Закрыли дверцы. Сосед ушел домой. Холмс просил его держать все в секрете.

Я вошел в кабинет. Холмс уселся в кресло и еще раз сказал:

— Глупая проделка!

— Но, дорогой Холмс! что же нам делать? Сейчас явится депутация, а вы в халате! Ведь весь ваш гардероб раскраден!

Холмс затянулся и, выпустив целый клуб дыма, спокойно сказал:

— Ну и вы, дорогой Ватсон, не в праздничном костюме!

Я огляделся. Я был в потной, мятой рубашке. Я совсем забыл все, что произошло со мной. Теперь все вдруг припомнилось и я стал торопливо и довольно несвязно рассказывать о том, что случилось со мной.

Холмс слушал с холодным вниманием. Ни один мускул не дрогнул на его стальном лице. Только бровь (левая) подымалась все выше и выше, да клубы дыма делались все больше.

— Покажите остатки вашего костюма! — сказал он наконец, когда я кончил свой рассказ.

Я пошел в прихожую и вернулся с остатками моего одеяния.

— Оденьтесь, — спокойно сказал Холмс.

Я напялил на себя жилет, фрак без фалд и детскую кацавейку вместо моего изящного, нового пальто.

Холмс холодно посмотрел на меня и сказал:

— В этом костюме вам нельзя ехать на ужин.

Такое равнодушие к моему несчастью меня задело.

— Ну и вам, дорогой Холмс, тоже неудобно ехать в халате!

Холмс промолчал. Но, видимо, мое замечание кольнуло его.

— Почему вы через окно не позвали кого-нибудь? — спросил я, желая переменить тему разговора.

Холмс посмотрел на меня и сквозь зубы процедил:

— Холмс помогает полиции, но у нее помощи не ищет.

Я смутился. Я понял, что мой вопрос был некорректен.

Я не учел безграничного самолюбия Холмса. Я понял, как сейчас, в этот торжественный день своего юбилея, он страдал.

Вдруг раздался звонок. Экономка взвизгнула и кинулась на кухню. Мы посмотрели друг на друга.