Александр Цеханович - Страшное дело. Тайна угрюмого дома

Девочка-прислужница чуть не бросилась бежать, увидя искаженное, покрытое багровыми пятнами лицо барыни.

Татьяна Николаевна быстро собиралась куда-то, она оделась, причесалась, бормоча одну фразу:

– Нет, этого не может быть!..

Затем она ушла, приказав девочке неотступно смотреть за детьми до ее прихода, а придет она скоро.

Было ясное теплое утро.

На листьях и на траве еще дрожали слезинки росы, все вокруг улыбалось этой чудной улыбке утра после мглистой и дождливой ночи, которая походит на улыбку сквозь слезы на лице капризного, но милого ребенка.

Татьяна Николаевна теперь, казалось, окончательно пришла в себя.

Какой-то прилив энергии чувствовался в каждом ее движении.

Она шла бодро, высоко подняв голову, глаза ее блестели, и не будь этих пятен на лице, этих признаков страшной внутренней борьбы, ее можно было бы счесть за очень счастливую женщину, наслаждавшуюся утренней прогулкой.

Сперва она отправилась на станцию и послала сестре телеграмму такого содержания:

«Со мной страшное несчастье, приезжай скорей.

Отослав эту телеграмму среди шепота и улыбок на вокзале, Татьяна Николаевна углубилась в сламотовский парк.

Тихо шептались столетние сосны, березы и ели.

Ароматная прохлада опахивала разгоряченное лицо Татьяны Николаевны, и глубокая тишина как бы немного утоляла невыносимую боль души.

Татьяна Николаевна шла быстро.

Она думала теперь, приедет ли Анна. Такой ли она человек, какой себя показывает, и так ли она любит ее, как уверяет в письмах.

Анна Николаевна Болховская была дочь отца от второго брака и всего на год младше Татьяны Николаевны.

Она жила в доме тетки по матери, а в этом году, к началу августа, должна была все равно приехать в Петербург, чтобы поступить на акушерские курсы.

В последний приезд свой Анна очень понравилась Татьяне Николаевне.

Она выглядела героиней; она так хорошо, так умно говорила; она была так прелестна, у нее такие чудные глаза, такие пышные, тяжелые волосы.

Кто ни видел Анну, все влюблялись в нее, но она отвечала на искательства своей кривой, немного презрительной улыбкой.

«О, она, наверно, не покинет меня в моем страшном горе!» – думала Татьяна Николаевна, и ей казалось, что с приездом Анны все изменится к лучшему, все разъяснится, она, не кто иной, как она, распутает этот адский клубок, она оправдает бедного Павла!

Теперь же Татьяна Николаевна шла на ужасную встречу.

Она верила в свой инстинкт, она хотела видеть того, кто обвинил ее мужа, хотела вынудить его на очную ставку.

Сперва она бросится на колени перед графом, упросит его заставить своего управляющего еще раз в лицо сказать ей то, что он говорил властям.

Это была дикая, ужасная выходка, но что же делать, если немая сила влекла ее на это свидание, как будто в нем именно и заключалась разгадка всего страшного происшествия.

От возрастающего волнения Татьяна Николаевна шла все быстрее и быстрее.

Вдруг она вздрогнула и остановилась, почти лицом к лицу столкнувшись со стариком в белом летнем костюме и широкополой панаме, надетой немного набок.

Типичное красивое лицо его с горбатым носом и седой эспаньолкой дышало добродушием и той старческой свежестью, которая характеризует с хорошей стороны всю пройденную жизнь. В руках старика была тростниковая палка с серебряным набалдашником, а руки – в перчатках. Это был граф Сламота.

Татьяна Николаевна видела его раз, когда он подъезжал к вокзалу в коляске, видела очень близко, потому что вошли вместе и он в дверях уступил ей дорогу.

Она тогда же рассказала мужу про эту встречу, и долго потом вспоминалось ей славное, типичное лицо старого аристократа.

Татьяна Николаевна теперь опять стояла лицом к лицу с ним, на расстоянии каких-нибудь двух шагов.

На лице графа застыло выражение смущения.

Он видел, что глаза незнакомки (впрочем, как будто и знакомой, он видел ее где-то) прямо устремились на него и в них светились испуг, мольба и даже ужас.

Еще напряг старик память, чтобы припомнить, где он видел это лицо, и вдруг, вспомнив, вздрогнул.

Это была та женщина, которая на станции стояла на коленях перед арестованным мужем.

С полминуты оба стояли молча, глядя друг на друга.

Грудь Татьяны Николаевны высоко вздымалась от волнения, а граф не имел силы пройти мимо несчастной, сделав вид, что не замечает ее. Да и куда же она идет?

Она шла уже по той дороге после перекрестка, откуда путь только вел к подъезду сламотовского дома.

Стало быть, она имеет какое-нибудь дело к нему?

И, не пускаясь в догадки, какое это дело, чувствуя только прилив жгучего сострадания к этой несчастной и теперь, видимо, растерянной женщине, граф мягко спросил ее:

– Вы не ко мне ли, сударыня?

– Нет, граф! – дрожащим от волнения и слез голосом отвечала Татьяна Николаевна. – Я к вашему управляющему.

Лицо графа сразу изменилось.

Седые брови его вздрогнули, и голова выжидательно опустилась.

– Зачем? – так же тихо спросил он.

– Я жена Краева, граф… Вам ведь все известно. О! Граф!

Татьяна Николаевна упала на колени, и Сламоте больших трудов стоило поднять ее.

– Граф, – задыхаясь, говорила она, – прикажите вашему управляющему принять меня… я хочу… Я должна говорить с ним с глазу на глаз. Я молю вас об этом. Я все равно сперва бы просила видеть вас, потому что он, наверно, не примет меня!..

– Но зачем вам это свидание? Оно только еще больше расстроит вас и ничуть не поможет делу.

– О нет! Это поможет мне! Поможет душе моей. Оно облегчит ее.

Граф пожал плечами.

Уже чересчур странно было то, что говорила эта женщина.

На минуту в голове Сламоты мелькнула даже мысль, с добрым ли намерением идет она, не план ли мести обдуман ею. Не спрятано ли у нее орудие этой мести?

– Послушайте, госпожа Краева, – вдруг как-то особенно мягко и задушевно сказал старик, пристально перед тем поглядев на молодую женщину. – У вас есть дети! Вы ради них должны совладать с своим горем. Если ваш муж решился на такой шаг, то вам надо стараться примириться с ожидающей его карой и обратить всю любовь свою на детей ваших.

– А его бросить? Забыть? Предоставить судьбе?

– Да.

– От вас ли я это слышу, граф? Вы, о котором вокруг идет такая хорошая молва, вы, делающий столько доброго… и вы говорите, чтобы жена забыла мужа в несчастии… в страшном несчастии, обрушившемся на него незаслуженно?… Да знаете что, граф, сердце мое говорит мне, что он не виновен… я знаю его… Он не мог сделать этого, тут что-то ужасное, замешалась какая-то тайна.

– Что? – спросил граф и даже сделал шаг назад.

– Да, да, я твердо уверена! И вот за этим-то я и иду… Я хочу только поглядеть в лицо вашего управляющего и на нем прочесть, правду ли он говорит. Правда ли он видел моего мужа среди злоумышленников. О! Я прочту на лице его все, что мне нужно. Вы знаете, граф, когда человек находится в таком состоянии, как я, он может читать мысли другого. Я знаю, что вы думаете, вы боитесь, что я хочу отомстить Шилову, может быть, убить его? Ха, ха, ха! Нет, нет. Пусть Бог сам его убьет, коли он заслуживает этого! Мне же нужно видеть только его лицо… потому что я видела сон… а он кажется мне правдивее действительности.