Александр Цеханович - Русский Рокамболь

Даже глаза, голос и цвет волос были почти те же, ну разве существовала какая-нибудь самая незначительная разница.

Марья Никитична принесла Анатолию Ивановичу довольно солидное состояние.

И вот опять закипела роскошная жизнь.

Появление на свет сына Павла, родившегося в первый же год брака, не остановило, однако, мотовство отца. Балы, обеды и вечера сменялись одни другими, и граф снова стал греметь, сливая эхо прошлого с шумом настоящего.

Кроткая и безумно любящая мужа Марья Никитична всецело отдала ему в распоряжение все капиталы и слепо верила в непогрешимость его даже тогда, когда ежедневно почти стали получаться ею анонимные предупреждения о неверности графа с точным указанием обстоятельств времени, места и имен ее соперниц.

Она смеялась, показывала эти письма мужу, а он… тоже смеялся, хотя иногда и принужденно.

Так шли годы, но вот однажды, в один недобрый день, печальная истина всплыла, как пробка на воде.

Имущество было описано, имения проданы, за исключением одной небольшой усадьбы, дающей около полутора тысяч дохода.

Пришлось переехать в эту квартиру, а сына пришлось направить в университет.

Впрочем, сын и сам желал этого, он был какой-то странный; какие-то новые идеи засели ему в голову, а граф Иероним Иванович, будь он богат, и теперь, что называется, выбил бы эту дурь из его головы. Сын поступил в университет и даже стал давать уроки, частью денег за которые пришлось пользоваться ему же, Иерониму Ивановичу.

При таком положении дела, конечно, он не совсем авторитетно глядел в глаза сына. Даже вышло так, что сын контролировал дела его, строго и внушительно ограждая честь своего имени от тех спекуляций, на которые хотел было пуститься граф для поддержания хоть на год, на два еще прежней жизни.

В Петербурге это было бы очень легко, но сын положительно восстал против этого и стеснил его; дело обставилось тем хуже, что мать была на стороне сына и прежнее влияние на нее графа значительно утратилось, заменяясь влиянием этого «молокососа». Иероним Иванович долго кипятился, но с годами освоился с своим пассивным положением и даже иногда острил с иронической улыбкой, что они с сыном поменялись ролями.

Однако все эти обстоятельства не мешали Иерониму Ивановичу появляться ежедневно в модных ресторанах Петербурга, одалживаться, а иногда тайком и подписывать вексельки, ловко мистифицируя ростовщиков существованием того, чего на самом деле не существовало.

Да граф, впрочем, и сам путался, не зная, что у него есть и чего нет. Так, после долгого кутежа, встав поутру с больной головой, жуир не может сразу сообразить и привести в известность остаток денег, которые он вчера совал и в бумажник, и в жилетку, и в карман брюк. В последнее время он даже начал тайком от сына и жены закладывать некоторые вещи и каждый вечер регулярно уходил из дому, возвращаясь только поздней ночью. Раза два он явился под утро с большими деньгами.

Это привело в ужас сына. Он опять-таки строго потребовал, чтобы отец указал ему источник получения денег, и граф сознался, что выиграл эти деньги, но где, не сказал.

Сын повторил свою постоянную просьбу оставить ему в целости хоть имя и ушел из кабинета отца в свою комнату грустный и расстроенный.

Сегодня граф шел сообщить жене, что наклевывается очень выгодное дельце и что оно всецело зависит от сына Поля.

Иероним Иванович прошел голубую гостиную и вступил в будуар.

Графиня сидела на диванчике и вышивала что-то по канве.

Это была худощавая, бледнолицая женщина с большими черными глазами, которые смотрели грустно. На вид ей было лет сорок пять, но черты былой красоты не успели еще затереть долгие годы душевных страданий.

При входе мужа она медленно подняла на него глаза и приветливо улыбнулась.

— Доброе утро, милая! — пробормотал Иероним Иванович, наклонившись к ее бледной руке и целуя ее. — Вы сегодня не видели Поля?

— Видела, но теперь он ушел…

— Он не говорил куда? Не к Петровым ли?

— Кажется, к ним…

Граф порывисто опустился в кресло и быстро заговорил:

— Терпеть не могу, когда он ходит туда…

— Отчего? — тихо сказала графиня.

— Это уже чересчур… Мало того, что наниматься к ним учителем… проводить там целые дни! Как ни спросишь его, где он был, — у Петровых… Я, впрочем, узнал кое-что. У Петровых есть дочь, очень недурненькая блондинка; она на студенческих каких-то курсах… Ну, я понимаю, можно приударить, отчего ж… я сам был молод… но серьезно относиться к этому… я положительно не понимаю.

— Перестань, Жером, я не люблю, когда вы так говорите… это мне напоминает много неприятного… — еще кротче и тише проговорила графиня; но Иероним Иванович вспылил:

— Что такое?.. Что вам напоминает? Чего вы не любите?..

— Таких взглядов на женщин и на отношения к ним… Поль, слава богу, не в вас! У него свои убеждения!..

Граф широко раскрыл глаза, в которых рядом с изумлением блестело бешенство.

— Скажите пожалуйста! Слава богу, что не похож на меня?.. Спасибо за комплимент.

— Не за что, друг мой, — кротко ответила графиня. — И, кроме этого, — продолжала она, делая вид, что зевает, — вы сегодня, кажется, не в духе… Ваш кабинет может оказать на вас более благотворное влияние, чем мой будуар.

Граф прикусил язык и заговорил совершенно другим тоном:

— Мари, я пришел к вам вовсе не с целью раздражать вас или самому раздражаться… У меня есть маленькое дело к вам, как к матери Поля… Мне нужно ваше содействие.

— В чем?

— Вот в чем! Когда я был последний раз у тетушки, баронессы фон Шток, по ее требованию вместе с Полем, то в гостиной ее мы встретили почтенную семью известного миллионера Митюлина. Тут была его жена, он сам и их единственная дочь. Девушка чрезвычайно хорошо образованная и красивая, а главное, с прилагательным в очень круглую цифру.

— Поль говорил мне об этом, — перебила графиня, — и уже послал письмо бабушке, в котором благодарит ее за участие, но в то же время отказался.

Граф вскочил в ужасе:

— И вы так хладнокровно говорите! И потворствуете этому?!

— Поль совершеннолетний…

— Но он дурак… Два миллиона… и он пишет отказ…

— О, граф, это только для вас деньги были всегда главны, — с горькой улыбкой ответила Марья Никитична, — но я же вам говорю, что Поль не в вас; если хотите знать, то он любит Петрову и она его невеста…

— Невеста?! — заревел граф, отшатываясь. — И вы поощряете это?!

— Вы мне жалки, граф.

— Нет! Я, как отец, не допущу этого… я клянусь, что не допущу… я… я…

Лицо графа побагровело, он был страшен.

— Уйдите! — повелительно сказала графиня. — Вы мне противны.

— Хорошо… Но помните, что я не допущу этого!.. Граф Радищев и какая-то мамзель Петрова… — со сдавленным хохотом произнес Иероним Иванович.