Александр Цеханович - Русский Рокамболь

— Принес? — всполошился Калиныч. — Где?

— Известно где — в кармане, — хладнокровно ответил юноша.

— Так давай!

Андрюшка молча вынул пачку ассигнаций и подал ее Калинычу.

Толстая супруга бывшего портерщика при виде денег поставила на стол полное чаем блюдечко и с тупым изумлением несколько раз перевела глаза с мужа на гостя и обратно.

— Эка денег-то!.. — наивно пробормотала она, берясь опять за блюдечко.

Но на это замечание никто не ответил.

Калиныч заявил, что сейчас переговорит со своим «старостой», и вышел.

Оставшись наедине с толстой женщиной, Андрюшка вынул клочок бумаги и карандаш и, не обращая на нее никакого внимания, стал заносить какие-то цифры.

Когда Калиныч вернулся, он коротко и деловито спросил его:

— Когда?

— Послезавтра, — отвечал тот, — но надо же обмести ее, снять паутину.

— Нет, этого не надо…

— Как так?

— Паутину снимать не надо…

— Ну и ладно… Для меня это еще лучше… А вот еще, чуть не забыл… тут один жилец тебя спрашивает.

— Кто такой? — с ноткою тревоги в голосе быстро спросил Андрюшка.

— Фамилия ему Степанидин…

— Я такого не знаю.

— А он тебя знает.

Андрюшка вздрогнул бровями. Это известие несколько смутило его.

Все, кто знал его, были известны и ему, он знал всех своих соучастников и единомышленников по именам и фамилиям. Кто же этот знающий его, которого он не знает? Странно и даже несколько подозрительно…

— Что же ему надо? — спросил Андрюшка.

— Не знаю, спрашивал, не Карицкий ли ты? Я ему сказал, что, пожалуй, и так.

— Шутить не надо, Калиныч. Ты мне должен сказать, кто этот человек, иначе я опасаюсь за нас обоих.

Калиныч захохотал:

— Не беспокойся, я-то уж не из таких, чтобы упустить свою выгоду. Пока мы заодно с тобой, я не пойду против тебя да и всячески выпутывать буду. Я уже спросил его, где он тебя видел, и успокоился на этот счет. В игорном, говорит, доме каком-то, где ты на двойку пик все ставил и выигрывал.

Андрюшка слегка изменился в лице:

— Но как же он узнал меня, когда там у меня были рыжие баки, а теперь черные, да и костюм совсем другой… Это очень странно!..

Калиныч прищурился и сказал вдруг совершенно серьезно:

— Да, брат, плошать не надо, я от тебя не ожидал этого… Если уж менять харю, так менять, чтобы не узнали, а то и пачкать ее не стоит. — И, помолчав, прибавил: — Тут, однако, ничего пока плохого не может выйти, я знаю этого Степанидина и знаю, отчего он спрашивает про тебя. Это незаконный сын князя Карпатского, может быть, слышал…

При слове незаконный сын Андрюшка насторожился. Калиныч же продолжал:

— Он продулся там, в этом игорном доме, в пух. Имел от отца пять тысяч рублей и все спустил, а теперь ему жрать нечего. Вот по этому самому случаю он и осведомляется о тебе… Малый тоже теплый…

Андрюшка улыбнулся, подал руку Калинычу и, сказав, что зайдет послезавтра, вышел из комнаты.

У самых дверей его встретил молодой оборванный субъект и, заградив ему дорогу, хрипло произнес:

— Господин Карицкий…

— Что вам угодно? — спросил Андрюшка, спокойно смерив собеседника с ног до головы.

— О! Много, очень много…

— Я к вашим услугам.

— Мне хотелось бы поговорить с вами где-нибудь в другом месте.

— Пойдемте в трактир напротив.

— Очень благодарен…

— Куда же вы?

— Я сейчас возьму шляпу.

— Ага! — И Андрюшка поспешными шагами направился к выходу, чтобы как можно менее возбуждать внимание окружающих.

Выйдя, однако, за ворота дома, Андрюшка оглянулся назад, идет ли Степанидин.

Последний бежал в это время по двору, на ходу застегивая другую визитку, менее рваную, чем та, которая была в нем в первую минуту встречи.

Трактир, про который говорил Андрюшка, был как раз напротив ворот дома, из которых вышли теперь два новых знакомых.

Перейдя улицу, оба они молча вошли в дверь, проурчавшую блоком, состоящим из веревки, продетой в колесо, и увесистого кирпича.

Внутреннее убранство заведения поразило бы самый невзыскательный взор своей грязью и убожеством, но Андрюшка, ничуть не смущаясь, прошел в соседнюю, менее людную комнату и, поместившись в углу за старым, давно уже молчаливым органом, потребовал водки и закуски.

Когда половой отошел, чтобы исполнить приказание, Андрюшка сразу обратился к Степанидину с лаконичным вопросом:

— Ну-с, что вы мне хотели сообщить… Говорите коротко и без всякого стеснения. Я сегодня имею больше дел, чем времени.

Степанидин провел рукой по волосам, отплюнулся и облокотился на стол.

— Вот что, господин Карицкий, — начал он немного нерешительным тоном, — то, что у вас теперь баки другого цвета, дает мне право предположить нечто.

— Не играйте в загадки, — угрюмо ответил Андрюшка, — и скажите коротко, что вы предполагаете.

— Я предполагаю, что вам надо скрываться…

— Совершенно верно.

— Кроме этого: что у вас важные дела.

— Совершенно верно.

— Вы, вероятно, не один же их обделываете?

— Конечно.

— У вас есть помощники, друзья, доверенные люди?

— Да.

— Присчитайте меня к числу их…

Андрюшка улыбнулся.

В это время половой подал водку и закуску.

Степанидин, выжидательно поглядев на своего собеседника, вдруг энергичным жестом схватил графин и, налив себе два стакана, выпил их один за другим.

— Я знаю, чему вы улыбаетесь, — заговорил он уже несколько хмельным голосом, — вам странно и, может быть, глупо кажется, что человек совершенно незнакомый навязывается вам в друзья и сообщники, но если бы вы с вашим очевидным умом заглянули в мою душу и вместе с тем выслушали мою короткую историю, то не усомнились бы в моем желании служить вашим интересам ради своих или, что то же самое, ради мщения!..

Андрюшка внимательно поглядел на него, а Степанидин, еще раз проведя рукой по своим белесоватым мягким прядям, продолжал:

— Я погибший человек, господин Карицкий, но я гибну не по своей вине, я игрушка судьбы, я ее остроумная шутка среди людей, к которым она относится серьезно… Я получил образование в К-ом университете и приехал сюда с головой, полной надежд и планов. Для осуществления их я вознамерился увеличить свой капиталец, который мне пожертвовал мой барин, мой отец… его сиятельство князь Иван Григорьевич Карпатский, но о судьбе этого капитала, я думаю, вы догадываетесь, видя меня в таком состоянии. У господина Флирта хорошо и счастливо играют! Я же не умел играть и не обладал никаким счастьем… Я проиграл все, в то время как вы так блестяще понтировали на знаменитую двойку пик…

Степанидин опустил голову и замолчал, а когда поднял ее, в глазах его стояли слезы… Он еще несколько секунд поглядел этими остекленевшими глазами в лицо своего собеседника и вдруг сильно ударил себя в грудь: